Поздоровавшись, она за несколько минут так образно пересказала свою жизнь, что мы были просто сражены ее речью. Жесты, мимика, позы - моего скромного таланта не хватит это все описать. Даже наш несентиментальный фотокор Андрей Оглезнев, расчувствовавшись, расцеловал ее, веско обронив: «Мать, ты гениальна». Все это время наша встреча жила в памяти, звала, манила увидеться вновь. Такие «брюлики» от народа попадаются нечасто... «Метрики скурила... мама» За время нашего отсутствия Гонжа не изменилась: куцые улочки, беспрерывно грохочущие поезда. Домишко бабы Кати похож на школьный пенал - узкий и длинный, крыша просела кавалерийским седлом. Наша знакомая чуть постарела, на лице печать недуга. - Это мой дед, будь он неладен, во всем виноват. Двор горбылем застлал, доски кривые, как его мозги. Я споткнулась, упала и ударилась, на щеке выросла шишка после этого. Так начался наш разговор. Местные врачи послали «артистку» в областную больницу. Там она часа два мыкалась по разным кабинетам, пока не попала «на самую высоту, девятый этаж, хирург высоченный». Доктор посмотрел ее болячку и сделал вердикт - надо резать, но предупредил: «Мать, операция платная...» От этих слов Екатерина Павловна оробела больше, чем от скальпеля: деньжонок в кармане было около трех тысяч - выручка от проданной накануне капусты. - Я упала перед ним на колени и говорю: дорогие мои коллеги, я семнадцать лет проработала санитаркой в гонжинском санатории, неужели не заслужила эту гадость вырезать?.. - Деньги небольшие, триста рублей... - пробасил опешивший доктор. Едва оправившись от операции, она сбежала с девятого этажа, недолечившись: дома дед один, и хата без присмотра. Вот такая последняя драма в ее 73-летней жизни. У нее две даты рождения. Одна, по выражению Кати-артистки, «всамделишная», другая, по паспорту, так сказать, официальная. - Мои метрики скурила мама в войну, а мне сказала: «Вырастешь, новые выправишь...» Когда ей исполнилось «всамделишных» шестнадцать лет, то выправлявшая метрики комиссия, маленькой и истощенной Кате не поверила, убавив два года. Ее жизнь - это крошечное отражение в ма-а-аленьком зеркале бытия миллионов советско-российских судеб. Она сызмальства познала жизнь: «Ходила по людям, побиралась. Мать жестокая у меня была, чем только меня ни била. Я спала на улице и в холодных банях...» До семи лет ее считали слабой на голову (девочку били припадки), и все ждали, что помрет, но она выжила вопреки всему. С детства Катя отвыкла плакать - жизнь слезы высушила. - Какое горе - я стараюсь больше работать или пойду с бабенками посудачу. Чего слезы лить?! «Икону сжечь не дала» Она выросла неграмотной, в школе не училась ни дня, жила больше в няньках. Замуж вышла в девятнадцать лет. «Красивый был татарин, я его, заразу, так любила, ажно в груди жгло...», - вспоминает она. Из Приамурья муж увез ее к своей родне под Казань. Правоверный мусульманин заставлял Катю сжечь свою икону и принять мусульманство. Но она оказалась непреклонной -характер закалила еще в холодных банях с детства. За это бывала жестоко бита, но своего бога отстаивала до исступления. И до развода. Из Татарстана она добиралась с маленькой дочкой на перекладных, без копейки денег, но с иконкой за пазухой. Поселилась разведенка на разъезде Минеральный, был такой недалеко от Гонжи. - Тогда стала досыта есть, одежку себе справила, работала рабочей на путях, - говорит баба Катя. Ты помнишь, читатель, это олицетворение равенства в Советском Союзе - баб в оранжевых жилетках, бивших «костыли» на железных дорогах одной шестой части суши? Вот и Катя-артистка при росте метр пятьдесят пять била железные шкворни и шпалы неподъемные тягала, мостила путь для страны Советов. За это сегодня государство платит ей аж две тысчонки в месяц. «Беда наголясе...» Катерина Павловна говорит, что в молодости была похожа на японку - забайкальско-корейские гены тому виной. Мужики к ней клеились, но она воспитания была строгого, а оттого неприступна, как Албазинская крепость. - Одного ухажера, дюже настойчивого, чуть на тот свет не отправила, - вспоминает «артистка». Коллега-путеец решил как-то с Катериной любовной удачи испытать - на их дворе стояла молодость, гормон играл... И сделал это по-путейски, на скорую руку, как в экстренном торможении. - Повалил меня на плашки, всю обслюнявил, одежду рвет на мне. А я спортивная была, меня так просто не возьмешь. А он разошелся - просто бык! С себя низ весь снял, беда его уже наголясе... Я тут извернулась, ухватила шкворень да по башке его саданула, у него зеленые сопли и потекли. Ой, спугалася я! В будку забежала, в аптечке нашатырь схватила, на его «беду» села и давай его отхаживать нашатырем под нос. Еле-еле в себя пришел, а то думала, все, каюк, посадят меня, - смеясь, откровенничает Катерина Павловна. Жизнь одной краской не пишется, оттенков - тысячи. Артисткой Катю прозвали за талантливость. Любит она в клуб ходить, разные костюмы себе шьет. На всех новогодних балах первый приз - у Искандаровой. Последний раз заезжие артисты были в Гонже давно - по выражению бабы Кати, когда у нее все зубы еще были целы... Во время концерта она вышла на сцену: «Трыкалку ихнюю, микрофон этот, взяла да как спела из репертуара Гелены Великановой. Они и рты поразевали...» Хотела та филармония залетная с собой ее забрать, да отказалась певунья. Пластинок в ее доме до сих пор сохранились горы, главным богатством всегда была колченогая радиола. Голосок у Катерины Павловны тоненький, ближе к сопрано. Она и нас песней угостила. - Я еще и по-детски могу. И спела про белокрылые лошадки-облака. Точь-в-точь как в мультике. Из-за ее актерства прапорщики из местной воинской части на кулаках сходились, решая, кому «артистку» домой провожать. Кто же после такого таланта устоит! «Каждую тыкву на «вы» называла» После путейской работы пошла Катя-артистка на легкий труд - санитаркой в местный санаторий. Назначили ее на ответственнейшую должность - убирать люксы. В те времена только начальство селилось в гонжинские апартаменты. Однажды произошел казус. Убирает санитарка Искандарова люкс, туда робко входит семейная пара. «Вы, наверное, номером ошиблись, этот люкс для начальства», - говорит невысокому мужчине Катерина Павловна. «А я на начальника не похож?» - ответствует он. - Не, на председателя колхоза тянете, - на полном серьезе парирует труженица в белом халате. Когда они оставили вещи и пошли к главврачу разбираться, Катерина поняла, что сморозила глупость, и, опередив их, стрелой понеслась в кабинет доктора. Бухнулась на колени: так, мол, и так, простите дуру неграмотную. - Катя! Это же председатель облисполкома Василий Грек, я тебе сколько раз говорил: каждую тыкву на «вы» называй! -ругал ее главный врач. Несколько дней Катерина сторонилась новых постояльцев, потом, встретившись, стала извиняться. Те смущенно отнекивались. - Мне главврач сказал каждую тыкву на «вы» называть, - бухнула им Катерина. - А кто тыква? - спросили «люксовые» постояльцы. - Ну, вы!.. - на «голубом глазу» ответила «артистка». Работала она везде и всюду - как двужильная. В санатории колола по 700 кубометров дров в зиму, за 50 копеек куб. В сезон собирала голубицы по 900 ведер. Когда пришел крах советскому рублю, у Кати-артистки на книжке было на... десять (!) «Волг» - пропало все до копейки. Она всю жизнь шагала в ногу со страной. «Я как общипанный рябчик» Судьба у Екатерины Павловны, как зебра, только на полотне ее жизни черных полосок больше, много больше. Было второе замужество, родила вторую дочку. Обеим дала образование, у одной судьба сломалась - попала в тюрьму, спилась, потом умерла. Другая дочь, слава богу, здравствует, внуков подарила. Про второе замужество говорит лаконично: «Ласки не видела и дня». Помолчав, добавляет: - Это, видимо, потому, что у меня женского всегда мало. Я как общипанный рябчик... От природы считает себя крепкой и выносливой. Двадцать соток картошки огребет за день не разогнувшись. В северной Гонже в ее огороде все созревает в первую очередь. В теплице к Первомаю первые огурцы - это как закон! - Работаю много, ем тоже хорошо. Полкило колбасы за раз могу умять, кружку чаю сверху - и полный порядок, - говорит она. Своим прозвищем Артистка она гордится. Развеселиться может в любую минуту «от воображения», заплакать - тоже запросто: «Как вспомню, как по миру ходила, и слезы - вот они...» Бабье счастье вспыхнуло блеклой зорькой и погасло. Материнство трагичное - дочь непутевую схоронила. Государством не единожды обобранная, отца потерявшая в «ежовщину», она до сих пор свято верит, что Сталин об этом не знал. Битая мужьями, недоласканная, недолеченная, недолюбленная, Катерина Павловна сохранила хрустальное сердце ребенка, наивную и чистую до прозрачности душу. Вся ее жизнь - на излом, через силу, на преодоление. Смеется, чтобы не плакать. Плачет, чтобы не умереть от боли. Таких «артисток» найдешь на всех проселках жизни, по всей Руси великой. На их пупке страна и держится. Эх, Кати-Катеньки...