Отщипну себе немного, а он к пальцам прилипает, видимо, клей туда добавляли, чтоб не разваливался хлебушек. Осенью приходили баржи с лесом, которые сплавляли по Зее к Худино, и нам, девчонкам, снова доставалась тяжелая работа. Идешь с бревном длиной метра три, а толщина - не обхватишь руками, сходни аж прогибаются под тобой. Несли на плечах вдвоем, а если очень тяжелое, то и втроем. К вечеру плечи и руки были изодраны в кровь - не помогали никакие рукавицы и «подкладушки» на плечи. Но самое страшное и невыносимо трудное - это разгрузка трюмов. Бревна надо поднять наверх (высота метра полтора, а может, и два). Самые крепкие высокие девушки и несколько мужчин спускались в трюм, поднимали бревна, чтобы положить нам на плечи. Голова кружилась от непосильного труда и голода. Иногда падали со сходней вместе с бревном в Зею. На следующий день утром опять шли на баржу - руки опухшие, к плечам нельзя дотронуться... Идешь и думаешь: как же бревна нести? Но шли и работали в ожидании, что вот-вот будет победа. И дождались. Я помню этот день. Центр Тамбовки вмиг заполнился народом: кто плакал от радости, кто от горя, все обнимались, целовались. Это был незабываемый день не изведанного прежде счастья. Казалось, это сон. Вдруг проснешься, и все исчезнет? И снова сборы, и снова война Не успели мы толком насладиться мирной жизнью, как снова сборы. А через несколько дней объявили войну с Японией. Вот тут-то мы поняли, к чему нас готовили. Уже на следующий день нас отправили на разгрузку раненых, которые прибывали по узкоколейке с Константиновской переправы. Помню, август был дождливым, раненые лежали на открытых платформах, прикрытые плащпалатками. Одни без сознания еще выкрикивали приказы, другие жалели нас - каково молоденьким и худеньким таскать такие тяжести, да еще скользя по раскисшей насыпи. Мы отвечали: мол, ничего, потерпите, а за нас не беспокойтесь - мы закаленные. На дороге нас ждали повозки и несколько стареньких машин, которые без конца глохли. Раненых грузили - и в госпиталь, который располагался в лесу (здание и сейчас сохранилось). Других отправляли дальше, на Березовку. Мы добровольно работали и в госпитале. Грязных окровавленных бойцов отмывали и передавали медсестрам для перевязки или на операционный стол. Не раз сдавали кровь, которая была так необходима. И даже когда отпала необходимость в нашей помощи, мы ходили в госпиталь после работы, чтобы помогать медперсоналу и просто посидеть поговорить с ранеными, кому-то письмо написать домой. Мама одна спасла шестерых детей После войны и двух побед жизнь стала налаживаться. В 1947 году были отменены хлебные карточки. Хлеб можно было брать целую булку, но только в одни руки. Очередь занимали с ночи, стояли целыми семьями. Постепенно хлеба было больше и больше, и очереди стали не ночные, а дневные. С фронта стали возвращаться мужчины, хотя не все дождались мужей и сыновей. Погиб мой двоюродный брат Анатолий Кузьмин: 20 лет, только что окончил офицерское училище, похоронен на чужой земле. Погиб мой дядя Петя Гавриков. Мой брат Николай вернулся домой в 1952-м. Мама, пусть земля ей будет пухом, всех нас вырастила. Спасла одна шестерых детей, оставшись без мужа в 25 лет. Все мы обзавелись семьями, у сестер хорошие добрые мужья, у каждой по нескольку детей, внуков и правнуков. Наш любимый братик, самый последний, окончил железнодорожное училище и всю жизнь проработал в Райчихинске на железной дороге. Сейчас на пенсии, как и мы все. Судьба разбросала нас по всей стране, и встретиться нам уже, как видно, не придется - состарились, да и материальные возможности не позволяют путешествовать. На пенсию в 2700 рублей не пошикуешь. Хватило бы на хлеб с чаем да на лекарства.

Возрастная категория материалов: 18+