Иногда в составе конного обоза они перевозили грузы на прииски Зейского округа и далее на север. Заработанное таким промыслом шло на погашение долгов, приобретение инвентаря, одежды, продовольствия. Но этих денег всегда не хватало. Только в 1926 году родители смогли купить дом, построили зимовье, сарай для скота, обнесли усадьбу забором. В школу, что находилась в Большой Тыгде, приходилось шесть километров идти по тракту Черняево - Зея. В холодное время по решению сельского схода каждое подворье должно было возить ребятишек на занятия и домой. Это решение добросовестно исполнялось. Только в 1935 году в Большой Тыгде БАМлаг образовал автобазу. Машины «ЗИС-5» вывозили с черняевского тракта шпалы, брус, различные пиломатериалы. А заодно подвозили и юных попутчиков. В восьмом классе меня оставили на осень из-за русского языка. Возможно, эта переэкзаменовка повлияла на решение пойти работать. Но скорее всего - бедность родителей: на двух-трех детей - одни валенки, ботинки. О туфлях не было речи. Но на работу меня не брали, пришлось прибавить два года - сразу стала 17-летней ученицей телеграфиста. И опять те же самые шесть километров пути утром и вечером. Только в сильные морозы жила я на квартире у знакомых в Большой Тыгде. Любила работать, а еще мне нравилось быть единственной добытчицей в семье. Нравилось, что моего прихода ждет детвора, ведь я приносила хлеб, сахар, печенье, а иногда что-нибудь из обновок. Ведь родители, вступившие в колхоз «Красный Восток», практически ничего не получали. Все забирали налоги, обязательные госпоставки. «Снимаю с дежурства - и на фронт» А потом была война. Все железные дороги перешли на военное положение, а вместе со всей страной - и коллектив станции Магдагачи, где я работала старшей телеграфисткой смены. В июне 1942 года на станции Михайло-Чесноковская был сформирован ремонтно-восстановительный заградительный (разрушительный) поезд N 31 - «Горем N 31». Помню, была на работе. До конца смены оставалось два часа. Пришел старший телеграфист и сказал: «Таня, снимаю тебя с дежурства, поедешь на фронт. Немедленно!» Я опешила. Не потому, что ехать на фронт. Надо как-то сообщить родителям в Малую Тыгду. Но собрала походный чемоданчик, а в два часа ночи села в эшелон. Думы были разные. Вспоминала маму, папу, сестер и братьев. Как они воспримут мой внезапный отъезд на фронт? Как будут жить? Выживут ли? Колхозникам не выдали ни хлебных, ни других карточек. Питались только со своего огорода и хозяйства. А с коровы надо отдать 6 кг топленого сливочного масла, 36 кг мяса, не считая 100 куриных яиц с подворья, если есть хоть одна курочка, учтенная налоговой инспекцией. Работа в колхозе - от утренней зари и дотемна. Не выполнишь обязательную госпоставку, почему-то названную контрактацией, придет налоговый инспектор с работником НКВД - и уведут со двора последний «хвост», который кормит детвору. При родителях оставалось шестеро детей. Самый младший родился 18 июня 1941 года. А я еду на фронт. Стучат на стыках рельсов колеса товарных вагонов. На двухъярусных полках кто спит, кто обсуждает события войны. Люди гадают: «Куда нас направят - восстанавливать и разрушать?» Везде идут тяжелые оборонительные бои. Нелегкая доля «Горема» Дней через 15 мы прибыли в Краснодар. Всюду чувствовалось дыхание войны. Самолеты врага уже бомбили город, а когда наш эшелон направился на Новороссийск, досталось и ему. Машинист пытался маневрировать, но безуспешно. Паровоз упал с рельсов, товарные вагоны разбросало. Мы бросились прочь, стремясь уберечься от пуль и осколков. Когда улетели вражеские самолеты, оставшиеся в живых направились ко ближайшей станции. Бои шли уже на окраине Новороссийска, когда мы, остатки «Горема-31», прибыли туда. Здесь уже работал другой ремонтно-восстановительный заградительный поезд. Уничтожались ценности, чтобы они не достались врагу: в море сталкивались груженные различным грузом вагоны, саперы-взрывники подрывали оборудование, промышленные объекты, разрушали элеваторы. Зерно обливали горючим и поджигали. Дым был везде - дышать нечем. Немцы стреляли во все, что движется В один из дней налетели фашисты. Разбомбили элеватор и наш эшелон. Нам дали команду срочно покинуть город и пешком уходить на Сочи - там сборный пункт. И мы пошли. Мы были одеты во все домашнее, в чем выехали из дома. Днем идти невозможно - самолеты постоянно бомбят и обстреливают. В воздухе нет ни одного советского истребителя. Шли ночами. Днем прятались в кустарниках, садах. Справа от дороги - обрыв в море, слева - скалы. Бежать от всевидящего врага было некуда. Питались тем, что прихватили с собой, нас сильно мучила жажда. В Геленджике набрали в бутылки воды. Порожние армейские машины нас не подбирали: запрещено задерживаться в пути. На одном участке нашу группу подвез армейский шофер. У нас были заболевшие малярией, которые не хотели отставать от своих товарищей. Я в том переходе так натерла ноги, что не могла идти. Прошагали мы от Новороссийска почти 250 км. Наконец добрались до Туапсе. Мне поручили сопровождать далее группу больных малярией. я с больными погрузилась на пароход, отправляющийся в Сочи. В день нашего ухода из Новороссийска от причала отошли два парохода. На одном были наши товарищи. Мы видели, как немецкие самолеты налетели, и от прямого попадания бомбы пароход «Абхазия» затонул. Погибли все: подбирать тонущих было некому. Никаких плавсредств или катеров сопровождения... Может, кто-нибудь чудом спасся? Эту трагедию я видела своими глазами. В Сочи нас встретили, приняли больных, и мы отправились на сборный пункт. Переодели нас в военное обмундирование. и началась работа, тяжелая, но не столько физически, как морально. Надо было при отступлении наших уничтожать желдорпункт, связь, мосты, водоснабжение. Поэтому в названии поезда было слово «заградительный» (то есть разрушительный). Правда, когда мы шли вслед за наступающими частями, наша задача уже становилась иной - ремонтно-восстановительной. И все это вблизи от фронта. Нас бомбили с воздуха, обстреливали из орудий. Конечно, мы несли и людские потери, и в технике. Отступая, немецкие войска специальными агрегатами ломали рельсы, подрывали опоры и фермы мостов. Нам, восстановителям, надлежало убрать с железнодорожного полотна ломаные рельсы, шпалы и уложить новые. А заодно установить семафоры, стрелочные провода, организовать сигнальные пос-ты, восстановить разрушенные водоколонки для заправки паровозов и снабжения военных частей, следующих на фронт. Поэтому на нас, радиотелеграфистах, лежала большая ответственность - точно по расписанию выходить на связь и с управлением военно-восстановительных работ, и с нашими подразделениями. По ходу работы возникла необходимость освоить азбуку Морзе, ведь проводную телеграфную связь восстанавливать долго. Как правило, радиотелеграфная точка располагалась в бетонных водопропускных трубах или у входа в туннель. Здесь же варили еду для персонала, при авианалетах или артобстрелах прятались в этих сооружениях. Работали мы круглосуточно в непогоду, жару или холод. Воинские эшелоны с людьми, боезапасом, оружием шли на запад, вслед за отступающими фашистами. Я передавала сводки о ходе работ, готовности участков желдороги к продвижению эшелонов, сообщала о потерях и о том, что нужно для восстановительных работ. Наш «Горем-31» дошел до Тамани, до самого пролива. Правда, мне ступить на Керченский полуостров не пришлось. В 1944 году меня перевели ближе к фронту. Здесь я поработала недолго: заболела малярией. Болела тяжело, думала, что болезнь сгубит меня окончательно. Но выкарабкалась-таки. За хлебом стояли ночами В ноябре 1945-го я вернулась в Малую Тыгду. Родители постарели. Младшие подросли, и я их сразу не узнала. Жизнь в деревне была очень тяжелая. Крестьяне последнее отдавали для фронта, для Победы, а теперь - на восстановление разрушенного войной хозяйства. Сердце сжималось от увиденного. Но жизнь продолжалась. Надо было помочь родителям. Я пошла работать радистом аэропорта села Тыгда. Особенно голодными были 1946 и 1947 годы. Даже отмена карточек на хлеб и продовольствие не облегчила жизнь. Надо было с вечера занимать очередь, чтобы назавтра с утра купить хлеба. Мерзли в очередях зимой, иные по головам лезли к входной двери магазина. Случались в очереди и кулачные разборки. Большой радостью было купить у «барыг» гаолян, кавельян - зерно такое. Дома мололи его ручными жерновами и пекли лепешки. Выручали летом крапива, лебеда да свое молоко. Причем крынки мама не мыла, чтоб скорее молоко скисало и можно было съесть простоквашу. ...Несладким вышло и мое замужество за пьяницу-вдовца с тремя малолетними детьми. Горьким получилось материнство. Но я об одном жалею: такую страну, великую страну, в одночасье развалили. Мы победили фашистов в такой тяжелой войне. А внутренние враги победили нас, победителей. Записал со слов моей ныне покойной сестры, участницы Великой Отечественной войны, Татьяны Ивановны Барабановой P. S. В вашей «Почте прошедшей недели» один мужчина рассказал, что его отец был в составе Михайло-Чесноковского восстановительного поезда «Горем-31». След отца затерялся после Краснодара. Может быть, он погиб в Новороссийске или утонул вместе с пароходом «Абхазия», уходившим из Новороссийска. Если этот человек прочтет сегодняшнюю публикацию в «АП», пусть знает, что происходило в те далекие военные годы. Ведь теперь почти никого нет, кто бы мог вспомнить события тех военных дней.

Возрастная категория материалов: 18+