Необходимо было узнать, что думает о моем проекте памятника Леониду Гайдаю человек, знавший режиссера лучше всех остальных, — его верный друг и помощник, киноактриса, снявшаяся в более чем восьмидесяти фильмах, его жена Нина Павловна Гребешкова. Как оказалось, ждала этой встречи и Нина Павловна.

Миниатюрная очаровательная женщина, встретившая нас у калитки в ограде большого кирпичного здания на улице Черняховского, поеживалась в легкой кофточке от осенней прохлады. Встреча состоялась 21 октября в уютной и скромной квартире Мастера, куда нас привела Нина Павловна. Там каждый предмет хранит тепло его рук, согрет неуемной энергией его души. Все сохранено Ниной Павловной в неприкосновенности, дополнено ее многочисленными портретами и фотографиями Леонида Иовича.

С живописных полотен глядит на нас Нина Гребешкова, всегда задорная, молодая и необычайно красивая, а рядом — Гайдай, погруженный в напряженное обдумывание очередной работы. Возможно, перед мысленным взором его в тот момент проплывали километры отснятой кинопленки, тысячи и тысячи забавных эпизодов и ситуаций, автором и изобретателем которых он был. Может быть, придумывал он канву хитросплетений из необычайных, ведомых лишь ему новых комических сцен и сюжетов, которые и делают сценарии кинокомедий зрелищными и смешными.

Нина Павловна готова рассказывать о муже бесконечно. Красочное и необычайно содержательное ее повествование раскрывает все новые и новые черты облика Гайдая, его характера. Она достает бережно хранимые фотоснимки. Многое из показанного и рассказанного нам — очень личное, доселе неповеренное никому. Нина Павловна рассказала, при каких обстоятельствах они познакомились. О том, какую изобретательность проявлял Леонид Иович, чтобы завоевать ее сердце. Какой заботой, вниманием и лаской окружал он любимую и единственную всю их совместную, необыкновенно яркую жизнь с первой встречи и до последнего своего вздоха у нее на руках. Каким достойным человеком он был.

— Дома Ленечка бывал немногословен, — рассказывает Нина Павловна Гребешкова. — Зачастую полностью погруженный в глубокие раздумья, он расхаживал по комнате из угла в угол. В такие моменты я старалась не докучать ему лишними расспросами, чтобы не сбить с мысли. Бывало, с детской беззащитной улыбкой произносил: «Предстоит работа над новым фильмом, а я не знаю, как буду снимать». Тогда я усаживала его в кресло и старалась успокоить, внушить ему, что все пройдет как надо. Он успокаивался, и тогда решения сложных сюжетных задач находились как бы сами собой.

На съемочной площадке был уже другой Гайдай. Будучи натурой эксцентричной, с необычайно богатым жизненным опытом и широким кругозором, перед камерой Леня преображался. Он был как ртуть. Каждую роль, каждый эпизод, буквально каждое движение актера, каждую ремарку и репризу, прежде чем это появится в дубле, Гайдай четко и выверенно обыгрывал сам. Вживался в образ, до такой степени выпукло и филигранно отшлифовывал эпизод, что восхищенные артисты, которым предстояло это играть, буквально покатывались со смеху. Вот взгляните, на снимке он показывает «похищенной злодеями» — Вициным, Моргуновым и Никулиным — актрисе Варлей танцевальные па в сцене сватовства товарища Саахова. А здесь он демонстрирует Светличной исполнение сцены в гостинице из «Бриллиантовой руки». Вот объясняет Вицину, как нужно играть пьяного родителя невесты из киноновеллы по рассказам Михаила Зощенко. А это «Иван Васильевич» в образе Гайдая сидит супротив статуи Иисуса в сцене погони за демонами. Вот он показывает статисту, как нужно петь знаменитую «Марусю». Здесь — Крамарову сцену «кто его посадит, он же памятник!» из «Джентльменов удачи». Сотни снимков, и на каждом из них Гайдай ярче, красочней и убедительней самого актера.

«Он же был великий комический артист», — подчеркивает Нина Павловна. Это признавали все его учителя. Когда кто-нибудь из наивных почитателей, знавших его близко, спрашивал: «Мог ли он сыграть лучше Чаплина?», Леня смущенно разводил руками: «Что вы, помилуйте, это же Чаплин!» Как всяким, по настоящему великим мастером, им была неприемлема завышенная самооценка. Он был выше. Он был искренен и незлопамятен. Очень бережно относился к талантам, которых выискивал и раскрывал по всей необъятной стране, вкладывая в поиски выразительного персонажа колоссальный труд. Все, буквально все открытые им талантливые актеры становились сразу же после съемок в его фильмах звездами первой величины.

Актеры очень любили его и продолжают любить беззаветно по сей день. Каждый год в канун его ухода те, кто еще живы, собираются на Новодевичьем кладбище, где установлены два соединенных витком киноленты черных гранитных надгробия, по форме напоминающие крылья опустившейся на снег загадочной скорбной птицы. На том крыле, что повыше, водружен православный крест и вырезан автограф «Л. Гайдай». Когда режиссер умер, он лежал в окружении пришедших проститься друзей в простом деревянном гробу какой-то просветленный, с загадочной едва уловимой усмешкой. Казалось, прислушивался к разговорам и думал про себя: «Говорите, говорите, а я-то и не умер вовсе...»

На сороковой день квартиру затопило с верхнего этажа. Гости кинулись спасать архив, а Нина Павловна, доселе не верившая в Бога, как-то беспомощно, неожиданно для самой себя произнесла: «Ну зачем же так, Ленечка, мы ведь знаем, что ты с нами...»

Гайдай по гороскопу был Водолеем.

— Он ведь воевал, на фронте был контужен и ранен в ногу, — продолжает Нина Павловна. — Ранение продолжало его беспокоить постоянно. Конечно, вида он не показывал, но я знала, что даже сидеть, закинув ногу на ногу, ему было трудно. Он много курил. В пику врачам, убеждавшим бросать курение, был уверен, что никотиновая кислота укрепляет стенки сосудов. А умер от тромбоза дыхательных путей. Когда в годовщину его ухода друзья посещают могилу, Дмитрий Харатьян кладет под венок пачку сигарет. Нина Павловна всегда достает одну и прикуривает ее. Для Лени.

— Незадолго до его ухода мы решили построить дачу, — рассказывает она. — Хотелось, чтобы у него был уголок в Подмосковье, где бы он мог отдыхать на природе. Напряженная работа очень изматывала, а поездок по заграницам он не любил. Выбрали участок, затеяли строительство. Я, как могла, помогала работникам. Укладывала доски в штабеля для просушки, каждую доску ошкуривала и зачищала сама. Бегала по базам, «доставая» необходимые стройматериалы. Тогда ведь все «доставали». Занятый на съемках очередного фильма, Гайдай носился от студии до стройплощадки на мосфильмовском «газике», подвозя горячие обеды. Когда построили дом, Леня нарадоваться не мог. Наконец-то у него появился свой уголок, где сердце могло отдохнуть от шума и городской суеты.

После смерти Гайдая, дача сгорела, подожженная чьей-то жестокой рукой. Друзья-актеры собрали деньги. В складчину купили для Нины Павловны новую дачу. В память о нем...

Фильмы, как рукописи, — они не сгорают в огне. Несущие в себе святой огонь искренней доброты, фильмы, снятые Гайдаем, становятся от времени только лучше. Они донельзя актуальны. Они все более востребованы мировым сообществом. Их любят. Их смотрят в дни самых светлых праздников и торжеств не только миллионы рассеянных по всему миру наших соотечественников. Их любят и в Китае, и в Америке, и в далекой Австралии, и в Африке, и на островах Фиджи, потому что они сами по себе праздник. Они согревают чистые души людей, уставших от потоков грязи и убийств. На днях Нина Павловна едет в Париж. Франция, давшая миру сотни прекрасных комедий студии «Гомон», Фернанделя, Габена и Ришара, хочет приобрести в собственность фильмы Гайдая.  Утонченный ценитель настоящего искусства, Париж раскрывает объятия настоящей советской комедии. Кто знает, может быть, вернется еще в мир доброта и в лучах кинопроекторов, разгоняя темноту зрительных залов, заискрятся экраны новых, рожденной школой Гайдая комедий, дарящих людям надежду и оптимизм.

Расходились поздно. Намеченные на вечер встречи были пропущены и отменены. Нина Павловна все не хотела отпускать амурских гостей. Деятельная, обаятельная, преобразившаяся от нахлынувших воспоминаний, она показывала мудреные домашние придумки и изобретения. Рассказывала о детях, обо всем, чем жили вместе, что любили и ценили в мире, чем жила и живет поныне эта миниатюрная, очень высокая духовно, очаровательная женщина — Нина Павловна Гребешкова, живая половинка Его души. Неоценимые сведения, почерпнутые из ее рассказов, очень ценные замечания Нины Павловны Гребешковой помогут мне при создании памятника полнее раскрыть образ любимого народом гениального кинорежиссера. Мемориал будет установлен в Свободном, на родине Леонида Гайдая. Рассказы Нины Павловны о муже лягут в основу задуманной мною книги о Нине Гребешковой и кинорежиссере Леониде Гайдае.

Возрастная категория материалов: 18+