За это влетало порой младшекурснику от нас, «стариков»-преддипломников. Те уроки пошли впрок, но не все...

В ту пору я секретарил в нашей пединститутской многотиражке «За педкадры», куда истфиловские таланты несли свои вирши, реже прозу, еще реже — заметки на темы студенческого жития-бытия. В одном таком рассказике зацепила за живое навороченная фраза, что-то вроде (цитирую по памяти, так что извиняюсь перед автором за возможные неточности): «Все мы были студентами! — кричали мне, хлопая по плечу, слесари и дворники, истопники и вахтеры, кочегары и грузчики и даже престарелый мой дед, окончивший два класса церковноприходской школы...» Хваткость и зародыш будущей мастеровитости зоркого бытописателя-реалиста проклевывались из этого, пока что еще литературного, пассажа. При желании можно обнаружить здесь начатки стилистического своеобразия, замешанного на способности усмехнуться не столько над описываемыми людьми, сколько над самим собой. Качество, надо сказать, редчайшее. Жизнь потом подтвердила мои подозрения о неслучайности появления имени Лецика в литературе. Мощный «десант» высадила амурская литературная общественность на седьмом Всесоюзном совещании молодых писателей в Москве в 1979 году. Бамовскую часть представляли Тамара Шульга, Надежда Пузыревская, Иван Шестак, Александр Симаков, Владимир Гузий, Владимир Смирнов, Александр Сакин. Мы с Владиславом Лециком были отряжены от благовещенской литературной поросли. На излучающей азарт физиономии Лецика тогда уже красовалась борода, правда еще не седая. Буквально накануне совещания в газете «Литературная Россия» напечатали его рассказ «Раз на раз не приходится», волна успеха уверенно поднимала на гребень дальневосточный талант. В семинаре известного писателя Василя Быкова Владислав получил полное признание, а от самого мэтра -дарственный автограф, о котором следует сказать особо. На заключительном банкете расторопные москвичи подсовывали Быкову его книги для памятных надписей. У Лецика, конечно же, книги наставника не было. Растерянно похлопав глазами, он протянул Быкову пропуск в гостиницу «Юность», где мы проживали. На обороте Василий Владимирович размашисто начертал: «Пропуск в литературу». Москвичи онемели от зависти. Но мудрый писатель охладил всеобщую эйфорию фразой: «Только боюсь, что дивиденды будут небольшими». Как в воду глядел! Не сумел, а точнее, не захотел воспользоваться «пропуском в литературу» сам же Владик. В перерыве пленарных заседаний мы повстречались с выпускником нашего пединститута — известным археологом Анатолием Деревянко. На ту пору он, свежеиспеченный член-корреспондент Академии наук СССР, был секретарем ЦК ВЛКСМ по идеологии и курировал работу совещания.

Деревянко представил нас с Лециком главному директору книжного издательства «Молодая гвардия» Владимиру Девятерику и весьма похвально отозвался о вполне заслуживающей того повести Лецика «Дед Бянкин — частный сыщик», опубликованной в альманахе «Приамурье мое» за 1977 год, а заодно отметил и рассказ в «Литературной России». Директор мощнейшего и богатейшего на ту пору издательства в стране предложил Владиславу представить в короткий срок рукопись его повести и рассказов на предмет скорейшего напечатания его первой, пусть и небольшой книжки. На что Владик, неожиданно взъерошив свою бороду, уркаганским таежным баском вякнул нечто несуразное: мол, брошюры пусть другие печатают, а я подожду, пока не подготовлю толстую книгу. (А кто эти «другие», печатающие брошюры, — было предельно ясно. Все мы, участники совещания, только что получили в качестве памятных сувениров тоненькие книжечки «молодого писателя» Леонида Ильича Брежнева «Малая земля» и «Возрождение»). У меня даже уши завяли от такого несносного куража новоявленного «гения». Девятерик с головы до ног смерил взглядом Лецика, любуясь обликом удалого «ухаря-купца». Не привык вершитель писательских судеб к такой реакции на свои предложения, чего уж там говорить. На сем мы и раскланялись, теперь уже, как показала жизнь, навсегда...

Деревянко, тоже сославшись на занятость, растворился в кулуарах фешенебельной гостиницы. Напоследок, однако, пригласил нас заглянуть к нему в ЦК ВЛКСМ «на чаек». Что мы на следующий день и сделали. Когда пили обещанный чай с маленькими московскими, обсыпанными маком бараночками и вспоминали институтские годы, в кабинет вошел невысокого роста генерал-лейтенант с петлицами военного летчика и двумя Звездами Героя Советского Союза на мундире. Густые брови и мрачноватый вид придавали ему весьма разительное сходство с Брежневым. Не сразу, но все же мы поняли, что перед нами знаменитый советский космонавт Георгий Береговой. Этот эпизод стоит целого рассказа, но сейчас я скажу лишь о его завершении. Вспоминая предвоенные годы службы на Дальнем Востоке, Береговой сказал фразу, которая врезалась мне в память на всю жизнь. «Вы знаете, молодые люди, — Георгий Тимофеевич поднял густые брови, и глаза его дружелюбно согрелись, — я воевал на «летающем танке», штурмовике Ил-2, прошел сложнейшую подготовку в отряде космонавтов и поднялся в космос. Но когда недавно сел писать свою книгу воспоминаний, то понял, что писательский труд нисколько не легче. Не сочтите это за комплимент, я совершенно искренне говорю. Вот уж где всего себя надо отдавать без остатка».

Стезя моего товарища по литературному цеху только подтвердила правдивость слов Быкова и Берегового. Кем только не пришлось побывать Лецику до того, как стал писателем! Работал журналистом в районке «Горняк севера», лесорубом и плотником в геологоразведочной экспедиции. В Селемджинском зверопромхозе сколачивал бочкотару под грибы и ягоды. Мастерил, как некогда и его дед-жестянщик Игнатий Пупышев, печки для охотничьих избушек и палаток. Заготавливал пушнину, став профессиональным охотником. В завершение вернулся к филологическому труду. Финал его газетной работы пал на годы службы в «Амурской правде», где дорос до чина заместителя ответсека. Пробовал посидеть на литературных хлебах, но, вкусив от безгонорарья перестроечных лет, занялся издательской деятельностью. Основанная  им  компания РИО (редактирование и оформление) дает нелегкий, но более или менее гарантированный хлеб. На ее базе он осуществляет выпуск альманаха «Приамурье», редактором-составителем коего Лецик является десяток последних лет. «Пропуск в литературу» оказался форменным наказанием, переломав напрочь многие творческие замыслы и житейские планы. Имея высочайший художественный вкус и незамутненность взгляда на собственные сочинения, все чаще и чаще Лецик оставался в неудовлетворенности. Не то, не так! А что, а каким образом?

Большую часть рукописей своих рассказов и повестей Владислав даже сжег в одну далеко не лучшую пору жизни. Единственная персональная книга прозы «Пара лапчатых унтов» вышла в Хабаровске двадцать лет назад. Образовался зияющий провал в творческой жизни... Делая все для амурских литераторов, обращавшихся к нему за помощью в редактуре, чтобы их книжки увидели свет, Лецик палец о палец не ударял ради себя самого. Но творческая жилка пульсировала, не давая покоя. А годы летели пташками, не дожидаясь условленных часов и дат. Вопреки утверждению Пушкина — «лета к суровой прозе клонят», — лета склонили нашего героя к «суровой рифме». Лецик вновь, как и в юности, стал писать стихи, нечасто, но интересно. Опубликовал свои переводы англоязычных стихов Владимира Набокова, вернув их из тисков заморского языка в стихию вольной русской речи.

Я люблю слушать, как Владислав читает свои стихи. Его хриплый голос, обожженный селемджинскими студеными ветрами и неразведенным спиртом, приправленным крепчайшей «махрой», обретает удивительную силу проникновения. Слушая его, вновь и вновь убеждаюсь, что поэзия — не только смысл, но и звук, мотив, интонация, вернее — их сплав. Поредела борода Владислава, и подсыпало время в нее снежку отнюдь не таежного. Судьба не щадила его, но сломить никогда не могла. То ли тому причиной его дальневосточная закалка, то ли более отдаленные украинские, центрально-русские, камские, а быть может, и польские корни, — не знаю. Лично мне он напоминает иногда, когда я захожу в его рабочий кабинет и вижу его за редактурой, версткой и обработкой иллюстраций, легендарного Прометея. Только, в отличие от укравшего у богов огонь героя, прикован Владислав отнюдь не к гранитной скале, а к жестяному ящику компьютера...

Отряхнувшись от наваждения метафоры, переведу сравнение в иную плоскость. Тонкий знаток русской устной и письменной народной речи, как и украинской «мовы», владеющий к тому же секретами литературного английского языка, он навечно прикован к Слову. С чем и встречает 22 января свое шестидесятилетие. Не верится, но факт. И пропуска за этот рубеж уже никакого не требуется. 24 января в 15 часов в областной библиотеке состоится презентация литературно-художественного альманаха «Приамурье-2005» и чествование писателя Владислава Лецика.

Возрастная категория материалов: 18+