Разговор с главным режиссером состоялся в преддверии Международного дня театра, который отмечается 27 марта. - Денис Владимирович, почему Достоевский и почему «Дядюшкин сон»? - У меня в режиссерском дневнике есть шутка. Спрашивать у режиссера, почему получился такой спектакль, примерно то же, что у роженицы спросить (после того, как родился ребенок): а почему вы родили именно такого? Если всерьез - первая работа в качестве главного режиссера так или иначе будет рассматриваться как некое программное произведение. Несомненно, спектакль можно рассматривать в качестве попытки повернуть репертуарную реку в некоммерческое русло, к нашему классическому наследию. В качестве попытки переосмыслить с позиций сегодняшнего дня раннее произведение Федора Михайловича, любимого мною писателя, более признанного за границей, чем в своем Отечестве. Знаю, что в Японии и других странах говорят с уважением о России: «О, это родина Достоевского!» На мой взгляд, Достоевский сегодня у нас малочитаемый автор. Хотя он, как никто другой, напророчил, что же случится с нами в 20-м веке, как никто другой, анатомировал русскую душу, с пронзительной откровенностью и исповедальностью разбирался во внутренних ее мотивах, в русской ментальности. «Дядюшкин сон» - это о нас, о России. Спектакль стал попыткой поразмышлять о том, что мы за нация такая, в которой уживается стремление к высокому, которая произвела на свет великих поэтов, писателей, музыкантов и в то же самое время с завидным постоянством варварски разрушает все, что создает. Именно варварски: не случайно Марк Захаров, когда ставил «Игрока» Достоевского, назвал свой спектакль «Варвар и еретик». - Не боитесь отпугнуть классикой зрителя? - Если говорить о спектакле «Дядюшкин сон» - не боюсь. Это раннее произведение Достоевского в жанре «скверный анекдот». В спектакле немало смешного и в то же время грустного, оттого что узнаваемо. - Это ваше первое обращение к Достоевскому? - В профессиональном театре - да. Но есть некое знамение. Когда я учился актерскому мастерству в Днепропетровском театральном училище, мне повезло сыграть такие роли в студенческих работах, как Свидригайлов, Иван Карамазов. Князь Волковский в «Униженных и оскорбленных» был моей дипломной работой. А моей режиссерской пробой пера там же, в студенческой среде, был спектакль «Одержимые» по «Бесам» в инсценировке Альбера Камю. После чего, кстати, я этой «болезнью» заразился. Стал работать штатным режиссером, потом образование режиссерское получил. Так что с Достоевским у меня отношения родственные. Они не безоблачные - Федор Михайлович требует больших душевных затрат, бессонных ночей. Это почти родственные взаимоотношения. Мы с Достоевским даже родились в один день, а точнее, в одну ночь - с 13 на 14 ноября. - Мистика? - Мистики нет, есть гений от Бога. «Игрока» Достоевский надиктовал за сутки, когда приезжали кредиторы. Это способность психики выдавать в экстремальной ситуации то, что копилось в подсознании. «Бесы» тоже писались в кратчайшие сроки, но исследователи с удивлением обнаружили, что там соблюдена хронология. Посекундно просчитан каждый шаг каждого персонажа. По календарю того года, когда происходили события романа, даже дни недели сходятся. Вряд ли он об этом думал, когда писал - так подсознание сработало. А мистическим он мне не кажется - мистическим был Гоголь. - Что еще из Достоевского вы хотели бы поставить? - Поздние произведения - «Идиота», «Братьев Карамазовых», «Бесов». Если бы в театре была малая сцена - на постановку можно было бы решиться. При том, что коммерческий успех я не ставлю во главу угла, все же театра без зрителя не бывает. А те произведения уже лишены того юмора, который был в «Дядюшкином сне»: они серьезны, предназначены для размышления. Затрачивать усилия и выносить их на большую сцену, чтобы спектакль прошел несколько раз, - неправильно. Театр - искусство, которое не живет в стол. Невозможно поставить спектакль, который сейчас не поймут, а лет через 50 оценят. Театр живет сейчас, каждый режиссер мечтает быть услышанным. - Как вы оценили сериал по «Идиоту» с профессиональной точки зрения? - Лучше бы показали в это время замечательные фильмы Ивана Пырьева по Достоевскому. В его «Идиоте», «Братьях Карамазовых» блестящие актерские работы, настоящие характеры. А «Идиот» с Евгением Мироновым - коммерческий проект с массой рекламы и отсутствием глубокой мысли внутри. Евгений Миронов играет патологию, вместо того чтоб попытаться создать образ земного Иисуса Христа, князя Мышкина, который не замечает зла. В сериале многое не выдерживает критики, в том числе и актерские работы, исключая образ, созданный Инной Чуриковой. - Основой репертуара с приходом нового главного режиссера станет классика? - Не стал бы делать таких заявлений. Следующей премьерой станет «Очень простая история» по пьесе молодого драматурга Марии Ладо, это современная пьеса в жанре театральной притчи. Но не будем забывать и о классике. Режиссер Ринат Фазлеев готовит спектакль по Островскому «На всякого мудреца довольно простоты». Следующий сезон надеемся открыть «Поминальной молитвой» по пьесе Григория Горина, написанной по мотивам произведений Шолом-Алейхема. Мы единственный драматический театр в городе, и репертуар должен быть разнообразным. Желательно, чтобы были представлены самые разные театральные течения. Мы намерены приглашать режиссеров из столицы, которые могли бы внести новые краски в репертуарную палитру. Сегодня в российских театрах сложилась такая тенденция, что по юридическому статусу это репертуарный театр, а по сути - коммерческий, где идут пьесы-однодневки, лишенные серьезной проблематики, не заставляющие задуматься. Во главу угла ставится коммерческий успех, касса. Зритель пришел, заплатил деньги, похохотал, его развлекли танцами, песнями. Театр пополнил свой бюджет, и этим все ограничилось. - Вы говорите об Амурском театре драмы? - Я говорю о тенденциях в российском театре. Не случайно на уровне Союза театральных деятелей в мае пройдет форум под названием «Репертуарный театр - достояние России». Возможно, после обсуждения на столь высоком уровне что-то изменится, русский репертуарный театр как уникальное явление мирового искусства возьмет под свою эгиду ЮНЕСКО, и тогда к нему будет другое отношение. Репертуарный театр - это возможность заниматься искусством, развивать традиции русской театральной школы, созданные в конце 19-го - начале 20-го века Станиславским, Немировичем-Данченко и теми, кто вышел из русской театральной школы, - Мейерхольдом, Вахтанговым, Таировым. Это школа для артистов всего мира, даже голливудские артисты учатся по системе Станиславского. Дастин Хофман, Роберт де Ниро ездят на мастер-классы по школе Станиславского. Мы разбазариваем свое же достояние, за исключением небольшого количества коллективов, где занимаются творчеством. В Москве есть театр Фоменко, есть Кама Гинкас, есть Лев Додин в Петербурге. Хватит пальцев двух рук перечислить, где еще теплится живое искусство. В амурском театре, кстати, изыскивали возможность показать зрителю наряду с кассовыми спектаклями что-то настоящее, на этой сцене шли и «Король Лир», и «Вишневый сад», и «Васса Железнова». - Кстати, вы знаете, сколько раз она прошла? Всего пять. - Не было главного режиссера, не отслеживалась прокатная политика, наверное, это направление работы было упущено. Но проще всего критиковать то, что было до тебя. Театр -такая хрупкая структура и такая сложная. Жизнь театра непродолжительна - всего 15 лет при самых благоприятных обстоятельствах. Потом нужно что-то менять, нужна творческая революция, потому что необходимо движение вперед. Это трудно - постоянно организовывать множество людей на жизнь в едином дыхании. Но без этого нет живого театра. Поэтому я бы не стал брать на себя смелость судить ни этот театр, ни какой другой. Мой учитель Леонид Ефимович Хейфец как-то очень грустно пошутил: поставить хороший спектакль невозможно в принципе. Это на самом деле так. Кто-то в плохом настроении, у кого-то что-то случилось дома, в зрительный зал сел человек с агрессивной энергетикой. И начинается цепная реакция. Ведь актер работает своей душой, своей психикой, а психика - такая тонкая вещь, она реагирует на лишний звук, на перемену света. Вроде тот же спектакль, те же мизансцены, с теми же интонациями актеры говорят, но что-то ушло живое... - Что для вас главное в работе над спектаклем? - У меня нет стремления быть оригинальным. Иду от сути того, что дает автор. Главное - вскрыть смысл произведения, а форму можно нафантазировать. Пусть зритель судит, оригинально получилось или нет. Для меня важно, насколько форма помогает артисту воплотить замысел, насколько она открывает его душевные поры, насколько выразительна метафора. Было ли это где-то или мы придумали первые - не озадачиваюсь этим вопросом.