(Продолжение. Начало в номере АП за 19.01.2012 г.)

 В день операции утром предупредили, что я шестой в очереди на операцию (ориентировочное время — 13.00), и выдали отдельную пижаму на завязках. За час до операции сделали необходимые уколы, при этом один из них на проверку аллергии и реакции на анестезию (укол был микроскопический, под кожу, затем тонким фломастером надписали время укола). Да, чуть не забыл: с вечера мне поставили катетер в вену и капельницу. Кстати, капельницы не в бутылках, а в пластиковых пакетах-тубах и с передвижной стойкой. При этом передвижные не только капельницы, но и приборы по измерению пульса и давления: те, кто сам ходить не может, передвигаются на колясках с капельницей сами или с помощью родственников.

Про поддержку родственников особый разговор. Родных в местных больницах пускают всегда (!). Понятие «тихий час» мне не встречалось. Причем пускают в верхней одежде и в обуви без бахил. На вопрос, почему это допустимо, я получил, на мой взгляд, странный ответ:

«Вопросы стерильности мы решили давно, и она поддерживается на нужном уровне, поэтому вводить ограничения для посещающих нет необходимости». Родственники могут даже ночевать при тяжелобольных, не спрашивая об этом персонал: под каждой кроватью пациента есть кушетка на низких ножках-колесиках. Эту кровать близкие выдвигают и днем сидят на ней, а ночью — спят.

Каждое место пациента оборудовано на стене розетками, кнопкой экстренного вызова персонала, разъемами для кислорода и вакуума. Таким образом, даже тяжелобольных долго в реанимации не держат, а переводят в палату и обвешивают аппаратурой.
Вернемся к операции: еще на приеме меня предупредили, что будет местный наркоз. Но если не получится добраться до проблемного места под местным, то переключат под общий наркоз. Однако все обошлось. Меня увезли в операционный блок в 13 часов, еще 20 минут пришлось подождать. Когда начали операцию, минут десять ушло на обработку йодом, присоединение датчиков, укрывание тела (кроме самой зоны операции около плеча). Голову тоже накрыли, поэтому я ничего не видел, а только слышал и кое-что ощущал. Под лопатки положили свернутую валиком простыню, чтобы плечо было с изгибом назад. Так вот, эта простыня и была основной проблемой для меня во время операции: первые минут двадцать я ее почти не замечал, а потом начали затекать лопатки, и это превратилось в постоянную ноющую боль. Но на корейском я ничего не мог сказать, поэтому пришлось терпеть.

Во время операции контроль самочувствия определялся вопросами и ответами. Спрашивали: «О-кей?», отвечал: «О-кей!» В конце операции рану зашивали минут 10, сверху на шве была сделана давящая повязка: шарик из ваты-марли прижали тремя полосками лейкопластыря. Завершилось все в 14.30.

Сразу из оперблока меня повезли на рентген. Вернули в палату, переложили на свою кровать и сделали необходимые замеры. На весь оставшийся день и ночь поставили капельницу с лекарствами. Наркоз прошел незаметно. Было ощущение легкого жжения в районе разреза, но больше отвлекала давящая повязка. Уже поздно вечером пришла медсестра, я ей показал на пальцах, что повязка не дает уснуть. Она сделала обезболивающий (или успокоительный) укол, и я проспал до 5 утра, пока не начали делать утренние замеры.

В районе 10 часов утра мне сделали еще один рентген грудной клетки, в 12 дня пришел лечащий врач. Сделал перевязку и сказал, что вечером меня осмотрит оперировавший профессор и решит вопрос с выпиской. Я думал, что выпишут меня на второй или третий день. Каково же было мое удивление, когда в 17 часов при обходе профессор снял повязку, посмотрел, пощупал плечо и сказал «Go home» («иди домой» — это то немногое, что я понимал по-английски).

Выписка заняла больше времени, чем оформление, — на все ушло два часа. Сделали еще раз анализ крови, выдали перевязочный материал на три дня (лейкопластырь и палочки с шариками ваты, пропитанные йодом, упакованные стерильно), таблетки на четыре дня.

Каждая норма приема упакована в запаянный целлофановый пакет с пояснениями, сколько раз в день их принимать.

Пришло время оплаты за нахождение в стационаре и операцию: можно было оплатить и наличными, и пластиковой картой. Стоимость составила приблизительно 4 миллиона вон. При этом меня предупредили, что расчет сделан предварительный, в течение трех дней будет уточнение, и придется или немного доплатить, или вернут излишнее. Доверие построено на принципе наличия гаранта: при оформлении в больницу вносятся данные о доверенном лице. Ими выступили корейские знакомые, которые меня встречали и сопровождали.

Через два дня мне вернули 210 тысяч вон. Таким образом, общая стоимость резервирования места на 5 дней в двухместной палате, компьютерная томография и операция по удалению образования вместе с биопсией составили 3,8 миллиона вон (по курсу обмена на тот момент это составило около 98 тыс. руб.). Ранее было оплачено само ПЭТ-обследование в размере 1,8 млн. вон (около 46 тыс. руб.). Прием врача стоит 45—50 тысяч вон (около 1100 руб.) Все анализы и полная выписка из истории болезни (включая CD c данными) обошлись мне в 20 тысяч вон (около 500 руб.).