На войне люди не думают о будущем, которое может даже не начаться.На войне люди не думают о будущем, которое может даже не начаться.

Невыполненное обещание

— Военный! Слышь, военный!

Голос был хриплый, тихий, словно набитый ватой. Какой-то пацан упорно теребил Бориса за штанину выгоревшего солдатского галифе. Борис с трудом оторвал взгляд от окон добротного купеческого сруба, который даже не покосился за четыре года войны. Обернулся, посмотрел вниз и невольно скривился. Это был не пацан, снизу смотрело обезображенное, покрытое густой щетиной лицо. Жизнь выдавали только глаза, блестевшие из-под надвинутой на лоб потертой кепки-жиганки.

— Закурить дай! — требовательно прошамкал безгубый рот. Борис присел на корточки, расковырял пачку «Казбека», протянул. Перед ним была половина человека. Обрубки ног притянуты ремнями к толстой доске на колесиках. Правый рукав, неестественно пустой, заправлен в карман пиджака. В лицо пахнуло сивушным перегаром. Инвалид смачно зажевал мундштук папиросы, раскурил, потянулся за второй, которую тут же вставил за ухо.

Инвалиды — обычная картина для послевоенной страны. Не каждого принимала жена — в запущенном домашнем хозяйстве требовались целые руки и ноги. Изуродованные, контуженые, слепые вояки оседали на улицах городов, осваивали нехитрое ремесло, тихо спивались.

— Где тебя так? — спросил Борис, косясь на окна купеческого дома. Он не собирался особо затягивать возможный разговор.

— На Курской дуге! — вяло пробормотал инвалид, демонстративно разворачиваясь и устремляясь вдоль по оживающей улице. По проезжей части, поднимая густую пыль, двигалась армейская колонна. Над Благовещенском возобновлялась артиллерийская канонада, разрывы снарядов слышались далеко за Амуром.

— Япошкам тоже дай прикурить! — неожиданно обернувшись, прохрипел новый знакомый. — По по-о-олю-ю-ю танки грохота-а-а-али-и-и-и…

Когда Борис входил в ворота деревянного дома, сердце бешено колотилось, в голове варилась густая каша противоречивых мыслей. Воспоминания ударили краской в лицо. В тени дворовой черемухи прошли самые счастливые месяцы его довоенной жизни. Он упивался ими в обнимку со своей первой любовью. Потом началась война, нескончаемые похождения в военкомат. Она обещала ждать и верить, а он — только выжить. Борис выполнил свое обещание, а вот она…

Место занято другим

Его эшелон прибыл в Благовещенск накануне вечером. Бойцы и офицеры уже знали о грядущем форсировании Амура и новой войне. Борису к окопным будням было не привыкать — за четыре фронтовых года в экипаже танка успел навидаться всякого. По всем военным законам ему не суждено было оказаться именно в этом месте, именно в это время. После контузии при взятии Берлина сержанта Бориса Стенича списали в нестроевые. До самой демобилизации предстояло служить в комендантском взводе где-то на окраине германского захолустья. Однако, узнав о возможной войне с Японией, завалил командование рапортами. Новые подвиги его уже не интересовали, главной целью оставался этот старый купеческий дом в самом центре родного Благовещенска. Забежать сюда хотя бы на пять минут, разворошить утраченное прошлое, а дальше — хоть в бой, хоть на собственную панихиду...

Облупившаяся дубовая дверь внезапно растворилась с протяжным скрипом, открывая вид на Варвару. Ждала? Девушка почти не изменилась. Они стояли рядом, лицом к лицу, глаза в глаза. Варвара не выдержала первая, веснушки на загорелом лице слились в однообразную пунцовую маску. Девушка опустила взгляд и виновато посторонилась, пропуская Бориса внутрь.

В сенцах пахло топленым молоком и прелым соломенным матрасом. На нем молодые и неопытные Борька и Варька однажды перестали быть просто одноклассниками. У Бориса защемило сердце — матрас лежал на своем привычном месте, в самом углу просторной веранды. Варвара уловила его взгляд и, поджав губы, быстро юркнула в дом.

— Коллега! — нервно хмыкнув, процедил сквозь зубы Борис. Он смотрел на офицерский китель, висевший на стене Вариной спальни. Погоны капитана, нашивки ранений, ордена и медали, танковые эмблемы…

— Место занято другим! — делано спокойно резюмировал Борис.

— Ты сам ушел! — тихо прошептала Варвара. Девушка сидела на краю кровати, ее руки теребили подол старенького ситцевого платья. Он вдруг вспомнил ее заплаканные глаза во время проводов в армию. Полуторка прыгала на ухабах, подбрасывая в кузове вчерашних старшеклассников, а Варвара обреченно таяла в придорожной пыли.

Он с трудом подавил в себе желание обнять сидящую на кровати Варвару, зарыться лицом в ее рыжие волосы… Вместо этого резко двинулся к двери.

— Ты знаешь, что у таких капитанов в каждом освобожденном городе по жене? — обернувшись на пороге, выкрикнул Борис.

— И жена… и двое детей… в Москве, — не смутившись, но как-то обреченно вымолвила Варя.

В душе Бориса поднялась волна плохо скрываемого злорадства.

— И ты думаешь, он от тебя не уйдет?

Война закончилась. Победа!!! Все домой!

— Не уйдет! — в голосе Варвары появились металлические нотки. Она все еще смотрела в пол, но было заметно, как побелели костяшки пальцев, вцепившихся в раму железной панцирной кровати.

— Что ж, ты умеешь удержать, — эту фразу Борис проговорил уже мысленно.

Сержант Стенич быстрым шагом двинулся в сторону Амура, на бронекатерах и баржах шла погрузка войск и техники…

Победа! Все домой!

…Спустя два месяца Борис вновь стоял в тени знакомой черемухи. Он нехотя потоптался на месте, разминая одеревеневшую ногу, вполголоса выматерился, а потом с размаху сломал об черемуху костыль.

Его обозный отряд шел в тылу наступающей армии и сразу за Сахаляном сильно отстал. Ночью напали самураи, была кровавая рукопашная мясорубка. Не успевший остыть от недавней встречи, Борис крошил пехотной лопаткой все, что шевелилось. Очнулся он только в полевом госпитале, когда над ним склонилось заплаканное лицо Людмилы. Это ради него она потащилась на Дальний Восток из Германии. Ради него три года назад точно так же не спала ночами, перевязывала, поила и кормила с ложечки. И много плакала под его горячечный бред, в котором звучало одно только имя — Варя.

Он страдал от ран под Сталинградом, а умом оставался в Благовещенске. Но Людмила была рядом и с преданностью собаки смотрела ему в глаза. В конце концов случилось то, что должно было случиться. Сначала Борис перестал писать домой письма, а еще через год получил открытку с банальным «Прощай!» Борис особо не огорчился. Ведь он был уже на Курской дуге, а она все еще в Благовещенске. И, как всегда, рядом Людмила. Надежная, преданная, близкая и доступная. Сержант Красной армии и фронтовая медсестра не думали о будущем, которое могло закончиться в любой момент. Оба жили редкой минутой фронтового затишья. После взятия Берлина вернулась ностальгия о мирной жизни до войны.

— Эй, военный! — услышав знакомый голос, Борис отвлекся от воспоминаний. Перед ним на деревянной самодельной тележке сидел тот самый инвалид.

— Я смотрю, японцы тебе самому прикурить дали! — рассмеялся старый знакомый и, не сказав спасибо за папиросу, покатил дальше. Борис проследил за ним взглядом и тут же спрятался за черемуху. В воротах купеческого дома стояла Варя. Расстояние между ней и калекой медленно сокращалось. В голове застучала кровь: «Курская дуга… танковые эмблемы… «Коллеги!» Инвалид эмоционально размахивал единственной рукой, что-то рассказывая Варваре. Она присела рядом на корточки, сняла с его головы кепку и погладила по клочкам уцелевших седых волос. Потом девушка взяла инвалида за руку и покатила к воротам купеческого сруба. Это выглядело трогательно и больно. Казалось, женщина ведет домой непутевого сынишку. Она смотрела на него с нескрываемой нежностью.

«Не уйдет!»… «Не уйдет!»… «Не уйдет!»… — нервно отстукивали в голове Бориса последние слова Варвары.

Возле самых ворот девушка встала на колени, уверенными движениями расстегнула ремни на обрубках ног и взяла искалеченного капитана танковых войск на руки. Он обнял ее единственной рукой и попытался поцеловать. Варя весело засмеялась.

Раненая нога опять затекла, и все попытки опереться на нее сводились к бесполезному топтанию на месте. Борис успел почувствовать, как земля уходит из-под ног. Неведомая сила удержала его от падения в последний момент. Тогда он понял, что его военно-полевой роман уже никогда не закончится. Людмила помогла ему выпрямиться, отряхнула и с грустью посмотрела на обломки костыля. Она опять оказалась рядом. Двое побрели по пыльной дороге — фронтовая медсестра и облокотившийся на ее хрупкие плечи хромой сержант Красной армии. Война закончилась… Победа! Все домой…

Возрастная категория материалов: 18+