Украина — это война без правил

— В программе «Вести» вы аж с 1991 года. Как так случилось: 18 лет и сразу программа «Вести»?

— Это абсолютная правда. Первый репортаж в «Вестях» вышел в 91-м году в дни августовского путча. Время было тогда такое, уникальное. Важно было в нужный час оказаться в нужном месте. При этом, если ты обладал какой-то позицией, то в любом случае оказывался как бы выброшенным на вершину происходящего. На тот момент мы были обыкновенными студентами журфака Казахского государственного университета в Алма-Ате (я родом из Алма-Аты). Когда наш первый коммерческий телеканал закрылся и сказал: «Путч, ребята! Мы будем ждать, кто победит. А вы, журналисты, работать не будете», мы выкрали камеру и пошли на площадь снимать репортаж. Тогда силами КГБ были перекрыты все радиорелейные линии, перегнать материал по земле было невозможно. Поэтому мы через знакомых летчиков, через отдел матриц передавали материал в Москву, чтобы там кто-нибудь узнал, что сопротивление путчу существует не только в столице, но и в национальных республиках.

— Когда вы начали работать в московских «Вестях»?

— Через год после путча открылось центрально-азиатское бюро телеканала РТР. И мы с коллегой стали работать и по Киргизии, и по Узбекистану, иногда залетали с территории Таджикистана в Афганистан. А в московской редакции — с 1999 года. На второй чеченской кампании я провел уже в общей сложности почти 6 месяцев. То есть это война была уже абсолютно моя.

— У вас вышло множество репортажей на военные темы. И сейчас вы привезли фильм об афганских событиях. Можно вас назвать военным журналистом?

— У меня специализации быть именно военным журналистом не было. Но так как у нас всегда войны считаются событием номер один, я оказывался рано или поздно на войне. То же самое сейчас происходит и с Украиной. Ну как вы обойдетесь без украинской войны, если это номер один новость?

— На Украине война. Есть ли разница между работой тогда и сегодня?

— Чисто по-журналистски разницы нет. Война — она везде война. Но украинская война тяжела для тех, кто оказывается на передовой — это первая война, на которой по сути нет никаких правил. Мы привыкли к тому, что достаточно на бронежилете приклеить скотчем две буквы TV — и это уже 50 % гарантии того, что в тебя никто прицельно стрелять не будет. Это первое. Потом, если когда-то моих коллег задерживали, бросали в тюрьмы, зинданы, будь то Ливия, Сирия, Ирак, Афганистан чуть раньше, да и Кавказ тот же самый, всегда существовали некие государственные органы, которые готовы были выступить арбитром. Потому что, как они считают, на войне можно убивать кого угодно, только не прессу — себе дороже будет. Украина — это первая война, где в роли тех самых боевиков выступает само государство и его официальные органы, как СБУ или «аваковское» МВД. Это война без правил. Журналистам, которые не находятся на стороне украинских военных, здесь действительно опасно. Если они оказываются на другой стороне, это значит, что в тебя будут стрелять прицельно. Это, пожалуй, первая война, где две буквы TV на бронежилете — это скорее мишень.

— Андрей, скажите, а Россия участвует в этой войне на Украине?

— Разумеется, Россия опосредованно вмешана в эту войну. Если мы посмотрим гражданский состав добровольцев, то я вам скажу, что российских добровольцев там львиная доля.

— Вы верите, что это добровольцы, а не кадровые военные и не части из России?

— Я не то что в это верю, я это знаю, потому что практически все лето провел в Крыму и на территориях, сопредельных с проведением военных действий. Я видел выходящих оттуда людей, видел заходящих туда людей. Поэтому я могу выступить абсолютным свидетелем. Мои видеокадры и аудиозаписи доказывают это. Там люди из Перми, из Пензы… это как раз бывшие афганцы, бывшие бойцы — участники двух чеченских кампаний. Я не исключаю, что сегодняшние действующие военные берут специально отпуска или увольнительные, чтобы туда поехать. Но те люди, с которыми я общался, это люди, как правило, прошедшие горячие точки, которые просто пошли воевать. На самом деле это ведь характер. Это как, знаете, во времена балканских войн были такие «дикие гуси», которые больше ничем не занимались, кроме как ездили и воевали. Среди есть огромная часть, которые нигде себя так красиво не находят, как на войне.

Журналистка существует?

— О журналистике. Как общественно значимое явление, как профессия, журналистика в России еще существует?

— Существует. Я знаю, что сегодня существует целый ряд сомнений, опасений, причем как в профессиональных журналистских организациях, так и в других. Но что есть показатель журналистики? На мой взгляд, пока существует жанр журналистского расследования, пока существует жанр телевизионной документалистской журналистики, она никуда не пропадет. И естественно, журналистика никуда не денется сегодня, пока новости являются самым смотрибельным жанром на телевидении, на радио и в газетах. Новости сегодня таковы, что у нас зашкаливают рейтинги на программах «Вести». И слава богу! Потому что долгое засилие «петросяна» и всего прочего юмора просто расстраивала предельно. Не может не расстраивать сегодня, что именно по этой причине, что люди гибнут, новости — самый  смотрибельный жанр в прайме телевизионном. Но тем не менее журналистика просто обречена на то, чтобы существовать, пока есть потребность освещать новости.

— Вы говорили, что востребовано и что рейтинги выросли у информационных программ. О самих информационных программах. Иногда создается впечатление, когда смотришь программы, «Вести» в том числе, задаешься вопросом: «В России сегодня еще что-то происходит, кроме перемещений президента, высших чиновников и мероприятий, с этим связанных?» Вот еще Украина. А что, в России все проблемы уже решены, или это приоритеты так изменились?

— Знаете, это, конечно же (не люблю это слово), мейнстрим такой общероссийский. Мы действительно не можем сегодня показывать больше 20 процентов всего эфирного времени того, что происходит в России. У нас действительно 80 % занимает либо Украина, либо международные события, саммиты, так или иначе связанные с Украиной.

— Это такая редакционная политика, почему такие пропорции?

— Процент условный. Вот смотрите. Мы заходим утром, встречаемся на утренней летучке. Отделы, которые собирают анонсируемые события, представляют новости сегодняшнего дня, новости, без которых мы никак не обойдемся. Мы в подкрепление или в развитие этих новостей еще должны заказать какие-то материалы корреспондентам на местах. Но мы сами по итогу видим, что у нас 4/5 занимают новости, так или иначе связанные с Украиной. Ну потому что важнее сегодня, действительно, ничего нет, и это показывает зрительский интерес. Когда мы смотрим по минутке (у нас есть такие рейтинги «по минутке»), тогда видишь, на какой новости с тебя ушли, канал переключили, а какая новость, наоборот, вызвала всплеск, и к тебе пришли люди со всех других каналов. И если ты перестал об Украине и заговорил о хорошей какой-то новости, о строительстве какого-то моста или о махинациях, которые так раньше любил народ наш, уходят. Народ уходит. Зрительский интерес пропадает. Как только речь не об Украине — все, зрителя у тебя нет.

— Другими словами, проблемы здравоохранения, образования, ЖКХ, коррупция, наконец, с которой некоторое время очень активно начали бороться — эти темы людей, на ваш взгляд, не интересуют, и вы идете за рейтингом?

— Они просто переместились сейчас на 3-й, 4-й и 5-й план. Здесь мы очень похожи на самих украинцев, которые сейчас обманываться рады тем, что вот-вот война закончится и будет все хорошо. Они сами избегают, например, тем про глубочайший экономический кризис, который развивается просто на глазах по всей стране. Но здесь они очень похожи на россиян, потому что, кроме войны, их действительно мало что интересует. Вот когда это все закончится, мы начнем заниматься проблемами здравоохранения и коррупцией, а они, наконец, посмотрят, что происходит со страной и наверняка возникнет «третий Майдан».

— А когда это может закончиться, и кто может остановить все это?

— Политическая воля, разумеется. Причем политическая воля, которую должны будут озвучить в Киеве, а принять решение в Вашингтоне.

— А Москва?

— Москва с Вашингтоном должна в это время решать пути достижения каких-то компромиссов. А это уже однозначно компромисс и ничто другое. Мы наблюдаем сейчас за Порошенко. Он находится в таких политических клещах: что бы он ни говорил, на завтра ему приходится все опровергать либо сильно корректировать. Все его встречи, все его разговоры-переговоры в Минске в результате вылились в то, что ранним утром он объявил о прямом вторжении российских войск на Украину, хотя за эту ночь ровным счетом ничего не изменилось. Человек находится в политической неволе. Ему можно только посочувствовать, равно как и всему украинскому народу. Кто может остановить войну? Да войну можно остановить устами Порошенко, который согласится проводить на равноправных условиях переговоры с территориальными новообразованиями в виде ЛНР и ДНР. Но это должно быть решение, которое он говорит не сам, а которое Вашингтон давным-давно согласовал с Москвой, расставили точки, выторговали какие-то себе преференции, экономические, политические или военные. Но если вы спрашиваете меня о сроках, то у меня есть информация, что раньше декабря нам не стоит ждать окончания военных действий. Несмотря на то что вчера было объявлено перемирие…

Не хочу выбрасывать песни Макаревича

— Вернусь к журналистике и к расследованиям. Вы разделяете риторику и содержание такого, с позволения сказать, фильма-расследования, как, например, «13 друзей хунты»?

— Честно говоря, я немножко не в курсе, что это за расследование.

— Это был фильм на телеканале НТВ, в котором, в частности, Андрей Макаревич и некоторые другие российские деятели культуры по сути были объявлены предателями России.

— Знаете, я с большой-большой осторожностью отношусь к процессам, которые происходят сейчас в нашей стране. С одной стороны, очень хорошо, когда общество консолидируется, когда понимает. Что все это время сосуществовало с людьми, которые в трудную минуту могут поставить тебе подножку или ударить в спину. Но я бы не делал из этого какую-то вселенскую трагедию. Мне очень не хочется раз и навсегда перечеркнуть песни Макаревича. Я не хочу выбрасывать из своего компьютера песни той же самой Дианы Арбениной, «Ночные снайперы». Я не хочу выбрасывать из своей библиотеки книги тех писателей, которые имеют свою отдельную позицию по украинским событиям.

— Быков, Акунин, например?

— Да. Я не хочу выбрасывать их книги. Но при этом я очень хочу, чтобы они остались для меня писателями. Я очень хочу, чтобы они и для себя оставались писателями. Потому что та область, в которую они залезли — ну не их это область. Оставьте вы ее для политиков. Если вы лезете в политическую область, тогда бросайте писать, идите на выборы, побеждайте и становитесь политиками. Я не хочу по этой дурацкой причине терять огромный пласт российского искусства, музыки, русского рока, с которым мы все вместе росли и воспитывались. Это процесс, который меня скорее угнетает и печалит, чем радует.

— После этого фильма началась целая кампания, и даже прозвучали призывы, в частности Макаревича, лишить государственных наград. Как это вы оцените?

— Знаете, надо помнить только об одном — государственные награды нам дает государство, Родина, если хотите. Все говорят, что Родина и государство — это понятия разные. Для меня, слава тебе господи, это понятие практически одинаковые сейчас. Если завтра, например, придет к власти ультралиберальное правительство, если гипотетически можно представить, что какой-нибудь Навальный станет каким-нибудь президентом, я ни за что на свете не отдам те награды, которые я получил во времена президентства Путина. Никогда! Потому что для меня не глава государства, а государство на тот момент оценивает мои заслуги. Поэтому инициатива лишать наград того же Макаревича, я считаю это просто смешно. Его оценило на тот момент государство, которое решило, что он имеет заслуги. И ради бога, пусть будет. Это знаете, все равно, что сносить, например, памятники Дзержинскому.

— Сегодняшняя риторика в новостях и среди граждан страны все больше становится биполярная: наши — не наши, белые — красные. Такая риторика, по-вашему, допустима в мирной жизни, ведь войну Россия не ведет?

— Российское общество так и не стало подлинно объединенным обществом. После 91-го года мы скорее разобщились, нежели объединились. Ведь кто из нас красный, а кто белый — этот вопрос стоял всегда. У нас одна часть общества мечтает посадить Чубайса, а другая — мечтает похоронить Ленина и ликвидировать Мавзолей. Это всегда были некие отложенные проблемы для того, чтобы не повышался градус кипения в обществе. Сегодня общество в любом случае закипело. Потому что это не Чубайс и не Ленин — это война, которая происходит внутри нашего большого народа. Украинцы — это наша часть. И наверное, это теперь больше не является отложенной проблемой. Глобальные противоречия, в том числе и исторические, вышли наружу. Сегодня нужно быть крайне аккуратными и крайне терпимыми друг к другу. Потому что у нас впереди гораздо более серьезные испытания, чем то, что мы сейчас видим. Если мы так наотмашь будем «мочить» друг друга, мы просто в первую очередь сами себя будем «мочить». Нужно об этом помнить.

Информация — часть войны

— Люди часто говорят о том, что во всем виноваты СМИ, это они стравливают людей, они подогревают эту агрессию и вызывают ее. Как вы можете ответить на это мнение?

— А я частью с ними согласен, потому что, к великому сожалению, войны теперь не проходят без информационной составляющей. Информация так же, как разведка, является неотъемлемой частью войны. К великому сожалению, журналистика оказалась на передней линии глобального фронта. И я бы с удовольствием не участвовал в этой войне, если бы они не начали первыми. Потому что, если мы прекратим сейчас участвовать в этой информационной войне, мы эту информационную войну проиграем. Мы однажды с вами утром проснемся и поймем, что весь мир нас считает террористами, что русские по определению хуже нацистов и фашистов вместе взятых, и вообще нас надо истребить и загнать за колючую проволоку. Это все произойдет тогда, когда мы просто перестанем вести информационную войну. Мы вынуждены ее вести. Я — один из бойцов этой информационной войны. И знаю, что нужно копить еще много-много сил, впереди у нас еще много фронтов и много этапов этой войны. К великому сожалению.

— Война начинается в головах людей. Изменилось ли отношение на фоне этих событий у ваших друзей, знакомых? У вас лично есть ощущение, что что-то поменялось вокруг вас?

— Я вижу, что начинается откат назад. При мне просто окопы прорывались внутри семей. Меня эта участь миновала, хотя у меня жена родом из Львова, у нас бабушка до сих пор живет в Львовской области. Слава богу, хватает мудрости у моих украинских родственников, которым очень непросто приходится во время этой глобальной мобилизации, которая происходит там каждый четверг, когда они не видят никаких других телеканалов, кроме своих, они при этом находят мудрость продолжать с нами общаться, мы вместе мечтаем о том, что это когда-нибудь кончится и мы где-нибудь встретимся, либо у них, либо у нас, чтобы посидеть всей огромной семьей и выпить. Это вот на уровне родственников. А вообще меняются отношения украинцев в первую очередь, ведь с нашей стороны особо ничего не произошло, мы по-прежнему считаем украинцев своими, мы по-прежнему оплакиваем жертвы, которые происходят на их стороне.

Я ненавижу, когда идут новости по каким-то российским СМИ, где такая бравада «сегодня нам удалось уничтожить 64 украинских карателя…» Ребята, чему ж вы радуетесь? Это наши люди, которые выполняют задачу преступников, временно находящихся у власти. Это те самые люди, которые практически «мы». Нельзя радоваться смертям. С украинской стороны было долгое время по-другому: «…шашлык из колорад; бейте ватников…» Интернет заполонили различные «фейки»… Сейчас это меняется. Постепенно происходит разворот. Я пять дней назад был в Ялте. Там проходила конференция по Новороссии. Огромное количество экспертов приехали из Киева и других украинских городов, не охваченных войной. Они ходят по набережной Ялты, смотрят на Крым, общаются с российскими экспертами. Поначалу видеть друг друга не могут, готовы просто вцепиться в горло… На второй день, после того как аргументы друг друга выслушаны, начинается сближение позиций. Люди начинают трезветь. Я по-другому это никак не могу назвать, потому что для меня все то, что сейчас происходит с Украиной, это великий морок.

— Вы сказали, что преступники пришли к власти. Но ведь вы журналист и понимаете, что нельзя сказать о людях, какие бы они не были, что они преступники, если это не установлено судом.

— Да. Здесь я с вами согласен. В этих формулировках нужно быть крайне аккуратным. Когда я нахожусь в эфире и выступаю как официальный человек, как человек, который несет новости государственного телеканала, разумеется, я себе этого никогда не позволю, потому что существует суд, который должен установить преступника. Это правда. В данном случае вы же меня пригласили как человека, который говорит о своей собственной, личной точке зрения. Поэтому я вам выразил свое частное мнение. Они — преступники. Я абсолютно в этом уверен.

Возрастная категория материалов: 18+