Выжившие стремились домой, но не знали, что их ждет после Победы. Фото: Архив АПВыжившие стремились домой, но не знали, что их ждет после Победы. Фото: Архив АП

Полсухаря восторга

Владимир Григорьев — ребенок войны, один из последних свидетелей Дня Победы 1945 года. Того самого, который был знаком не по книжным рассказам, а по собственным мальчишеским ощущениям.

— Это событие произошло в июне 1945 года. Жил я тогда по улице Мухина, 50 в Благовещенске. Весь двор — четыре небольших дома, всего девять семей. По традициям того времени и радость, и горе были общими. Среди пацанов нас было пятеро Владимиров — Батраков, Сутягин, Леонов, Воробьев и Григорьев. Имя Владимир в те годы оставалось одним из самых популярных — в честь Ленина, — вспоминает пенсионер. — А еще врезалось в память, как в распахнутые ворота въехала «американка» — лошадь с двухколесной тележкой. Не было в те годы такси и даже автобусов. Из тележки, которая прибыла с железнодорожного вокзала, выскочил отец одного из наших дворовых Владимиров — командир штурмового батальона капитан Петр Воробьев. Еще молодой офицер, с волевым лицом и седой шевелюрой. На груди целый иконостас орденов и медалей, в глазах усталость от дальней дороги.

Мама Володи Григорьева узнала соседа первой. Она-то и бросилась сообщать радостную новость Наташе Воробьевой, которая выходила на крыльцо с ведром золы. Ночи в июне еще холодные, люди с вечера протапливали печи. Встречать фронтовика сбежался весь двор, а капитан попытался взять на руки родного сына, но тут же опустил на землю: «Ну и вымахал за четыре года!»

— Семья пошла домой, а мне доверили нести увесистый вещмешок капитана. Вечером на веранде дома отмечали радость. К праздничному столу несли кто что мог: душистую картошку с луком, отварную морковь, соленые огурцы, тазик квашеной капусты, а мой отец, ко всеобщей радости, вытащил из погреба большой малосольный арбуз. Не было только ни куска хлеба. Однако Петр достал из вещмешка две банки американского колбасного фарша и груду сухарей. Каждому досталось по половине кусочка, это вызвало бурный восторг, — продолжает вспоминать Владимир Григорьев. — Весь вечер смеялись и плакали, праздновали возвращение и поминали погибших. Хором пели «Землянку», «Темную ночь», «Синий платочек», а потом танцевали прямо на траве. Уже в темноте, обнявшись, затянули «Вставай страна огромная».

Каша на пуле

На другой день Вовка Воробьев по просьбе отца собрал ребятню. Фронтовик раздал всем по куску сахара-рафинада — невиданное лакомство, а также карандаши. Мальчишки и девчонки с восхищением перебирали трофейные сувениры, которые капитан привез на память — губную гармошку, авторучку с золотым пером, открытки с видами немецких городов, серебряный портсигар, блестящий подстаканник с виноградными гроздьями и кожаный кошелек с берлинским гербом.

— А вот эта желтая пуля пробила котелок с кашей, пришлось оставить на память, — заставил рассмеяться ребятню фронтовик.

«Ком нах хаузе (иди домой)», — похлопал сопливого вояку по плечу Воробьев.

Потом было самое ценное, что привез с войны командир штурмового батальона, — рассказы о взятии Берлина. По его словам, творился там настоящий ад, не идущий ни в какое сравнение с боями в других европейских столицах. И это говорил человек, которому было что сравнивать. Петр Воробьев, как в той песне, с боями прошагал полземли.

Сначала его батальону пришлось, как сегодня принято говорить, зачищать берлинские окраины. Бойцы капитана Воробьева брали казармы, склады, подвалы и укрепленные здания, разрушали немецкие доты. Бои в городе — самый кровопролитный вид боевых действий, больше напоминающий мясорубку.

На подступах к берлинскому универмагу немцы неожиданно пошли в атаку. Шли напролом, прямо через площадь. Остановить их удалось только благодаря артиллерийской поддержке. Штурмовой батальон перехватил инициативу, но при взятии универмага тоже понес потери. Уже после боя похоронная команда собирала убитых, когда один из них неожиданно ожил. Даже опытные солдаты падали в обморок при виде разорванных снарядами гитлеровцев. Однако самое тяжелое было впереди: предстояло брать центр города, а правительственные здания оборонялись войсками СС. Таков был личный приказ коменданта Берлина генерала Вейдлинга.

Хлеб для немецкой матери

Советские войска штурмовали Рейхстаг, но, как известно из истории, это был не единственный очаг ожесточенного немецкого сопротивления. Батальон капитана Воробьева получил задачу взять штурмом два хорошо защищенных правительственных здания.

— Авиация бомбить их не может — велик риск попасть по своим. Танки там тоже не пройдут, так что — думай сам! — сказал Воробьеву командир дивизии.

Ночью батальон вместе с разведчиками вышел на исходный рубеж. Утром Петр Воробьев рассмотрел в бинокль два трехэтажных здания. В воротах между ними за бетонными блоками два танка, по углам бронеколпаки с пушками, в окнах минометы, пулеметы, арторудия. Всего порядка 30 огневых точек — неприступная крепость, окруженная каналом с водой. Ситуацию усугубляла огромная баррикада из бетонных блоков и поваленных трамваев, набитых мешками с песком. Идти в атаку — верная смерть.

Даже опытные солдаты падали в обморок при виде разорванных снарядами гитлеровцев.

Воробьев все же вызвал на подмогу танк и самоходную артиллерийскую установку. Благодаря им удалось подбить немецкие «Тигры» и бронеколпаки. Гитлеровцы выкатили на прямую наводку мощное зенитное орудие. Наши танкисты и тут не сплоховали — зенитка не успела сделать первого выстрела. Попутно солдат-эвенк вычислил и убил затаившегося на чердаке немецкого снайпера, все остальные били по окнам и подвалам.

Советским штурмовикам тоже пришлось несладко. Немецкая мина взорвалась рядом с радистом, который получил контузию и тут же оглох — батальон остался без связи. Осколок кирпича повредил глаз пулеметчику, сам станковый пулемет посекло и заклинило осколками. Немцы огрызались яростно. Дым от пожаров и кирпичная пыль выедали глаза, не давали дышать, а у санитара закончились перевязочные средства.

В течение трех дней бойцы Воробьева скрытно мастерили плоты, а благодаря минометам удалось взорвать соседнюю нефтебазу. Под прикрытием дыма и копоти батальон переправился через канал и оказался прямо под окнами, в которые тут же полетели гранаты. Зачистка зданий закончилась через два часа. На чердаке нашли полуживого и перепуганного подростка-фольксштурмовца (народное ополчение, в которое записывали даже детей и стариков). Его перевязали, прямо из солдатского котелка накормили кашей и хлебом.

— Ком нах хаузе (иди домой), — похлопал сопливого вояку по плечу Воробьев.

— Битте брот муттер (дайте хлеба для мамы), — растерянно пробормотал ошалевший пацан. Повар покачал головой и под собственное ворчание вручил ему полбуханки хлеба. Того самого, что был недоступен живущим в тылу детям наших солдат и офицеров.

— Капитан Воробьев! Слышишь, какая тишина наступила? Берлинский гарнизон капитулировал, война закончилась! Победа! — вечером сообщил по телефону комдив…

Горе со слезами на глазах

Штурмовому батальону Воробьева не довелось участвовать в штурме Рейхстага. Но его бой стал одним из самых последних в берлинской операции. До немецкого парламента капитан со своими бойцами все же добрался. На стене Рейхстага еще долго красовалась надпись: «Воробьев Петр с Амура».

Владимир Григорьев: «В последний раз видел капитана Воробьева в августе 1945-го».

На одной из фотографий, которую фронтовик показал благовещенским пацанам в июне 1945 года, рядом с офицером — плачущий солдат. Во время последнего, памятного боя погиб его друг, земляк, уроженец одной из северных амурских деревень. В Германии выживших уже ничего не радовало, всем хотелось поскорее домой. «В последний раз я видел Петра Воробьева в конце августа 1945 года. К нам во двор неожиданно въехали две «эмки» с высокопоставленными офицерами. Вслед за ними грузовик, в кузове открытый гроб с телом капитана. Правый бок еще кровоточил от осколка японской мины, — смахивает слезу благовещенец Владимир Григорьев. — Дома Петр не пробыл и двух месяцев, как снова пришлось отправляться на войну. После его гибели весь наш двор погрузился в горе, поминали его также на большой веранде, за общим столом. Похоронили офицера с воинскими почестями на старом кладбище в районе улиц Мухина и Октябрьской. Почти 30 лет я посещал его могилу на родительский день. Дома долго хранил большой граненый двухцветный красно-синий карандаш, подаренный командиром штурмового батальона…»

Возрастная категория материалов: 18+