Закалка геолога

Родился я в Монголии, мой отец служил там, а мама была при нем. Но местом рождения записали Улан-Удэ. Мы долго скитались, потом переехали в Барнаул. После школы я поступил на «геологию» в Томский университет, оттуда по распределению попал в Благовещенск. Работал в Амурской геолого-разведочной экспедиции, которая базировалась в Свободном. В 1974 году мы вместе с моим руководителем Николаем Власовым проводили поиски золота на Покровском месторождении.

Много лет геологом провел в экспедициях, тайга меня закалила. Там у меня тоже был случай между жизнью и смертью. Я шел по хребту Сорукан в Селемджинском районе и вдруг услышал сзади рев. Повернулся — меня медведь догоняет. Была весна, видимо, он голодный после спячки погнался за добычей. Я бросился вперед, пробежал метров 20 — впереди обрыв 20 или 30 метров, а внизу река. Спасло, что внизу росла высокая сосна — я прыгнул на макушку, схватился за ветки, скатился и упал. Медведь не успел затормозить и прыгнул за мной, но недопрыгнул. Ну и упал вниз на камни, разбился вдребезги.

Выстрел в губернатора

Последние годы перед теми событиями я работал в Благовещенске в Амурском геологическом управлении. Его возглавлял Владимир Полеванов, который потом стал губернатором области, а затем и вице-премьером России.

16 октября 2002 года, будучи замначальника управления по недропользованию по Амурской области, я полетел в командировку в Москву. И буквально с первых дней со мной начали происходить мистические случаи.

Утром 18 октября я шел по Арбату в Министерство природных ресурсов России — и в этот момент произошло убийство губернатора Магаданской области Валентина Цветкова. Я был с ним шапочно знаком, встречались иногда на дальневосточных совещаниях.

Само убийство я не видел: видел, как Цветков выходит из здания представительства Магаданской области. Я на какие-то секунды отвернулся, вдруг услышал хлопки — и уже увидел, как он падает. Все бросились к нему — Цветков лежал на тротуаре, вокруг начал собираться народ. Потом люди подняли его на руки и понесли в здание. Я ушел, свидетелем по этому уголовному делу не стал — что я мог рассказать?   

Взрыв у «Макдональдса» 

На следующий день, 19 октября, я поехал на станцию метро Юго-Западная. Там жил мой руководитель Валерий Анатольевич Пак, мы договорились встретиться в 13 часов. В 12.45 я вышел из метро, в 12.50 зашел в «Макдональдс», поднялся на второй этаж. И через 10 минут прогремел взрыв. В кафе стекла повылетали. Во время работы геологом я сотни взрывов на месторождениях слышал — сразу понял, что это не петарды и не хлопушки. Террористы оставили взрывчатку в припаркованной «Таврии» — когда я вышел, видел раскуроченную машину.

Один парень погиб, семь или восемь человек были ранены осколками стекла, часть оглушило. Позже я прочитал, что таймер на взрывчатке был поставлен на 7 часов вечера — люди как раз идут с работы. Вы представляете, какая это толпа, сколько людей пострадало бы?

Два билета на «Норд-Ост»

Я должен был улетать в Благовещенск 21 октября, но меня задержали на пару деньков. Помню, вышел из Минприроды и не знал, что делать. Увидел рядышком билетные кассы — пошел и купил билеты в театр.

Кстати, выбирал между двумя мюзиклами: «Норд-Ост» или «Чикаго». Но у меня рука упала на «Норд-Ост». Я тогда читал в газетах, что это популярный мюзикл, новые веяния. Только в 2017 году из материалов следствия узнал, что теракт на Дубровке планировался на 7 ноября, но они переиграли на 23 октября. То есть в день, когда я взял билеты. Нет, не на свою беду — ведь в здании, набитом взрывчаткой и шахидками, при штурме  заложники практически не пострадали.

На спектакль мы пошли со знакомой. Я поехал на Дубровку из гостиницы на метро, а она на такси. И когда выходила из машины, порвала колготки. Мы встретились у театрального центра, она говорит: «Я не могу в таком виде на спектакль, давай не пойдем». Но я ее уговорил. Она, кстати, тоже выжила.

Все началось во время второго акта. В СМИ про это писали: начало захвата вплелось в канву самого спектакля. Прекрасно помню: музыка, танцуют актеры в военной форме. И тут выходит из-за кулис товарищ с автоматом и пускает автоматную очередь в потолок. Все подумали, что это необычная задумка режиссера. Но я служил в армии, просто посмотрел на плафон (или на потолок, не помню) и увидел дырки — и тут сердце кольнуло первый раз. А потом еще несколько человек забежали на сцену, нам объявили, что мы все заложники. Артистов согнали в зал, всех зрителей с первых трех рядов — назад. Перед сценой уселись две шахидки — молодые девчонки, лет по 16. На каждой висел пояс смертницы с батарейкой: стоило прижать контакт — и от театра осталась бы одна воронка.

Во время и после захвата никакой паники не было. Видимо, с боевиками поработали психологи, объяснили, как себя вести. Если в Беслане, как я потом читал, боевики говорили людям, что «мы — смертники и никто отсюда не выйдет», то нас, наоборот, успокаивали: якобы, если ваши власти выполнят наш ультиматум (вывод российских войск из Чечни), то вы все уйдете живыми и здоровыми. Потом Бараев (Мовсан Бараев — чеченский террорист, руководил терактом на Дубровке. — Прим. АП) долго с нами разговаривал, рассказывал, как живут в Чечне и что они просто защищают свою родину. Но истерики были, особенно у иностранцев. Недалеко от меня сидели немцы, они были в панике.

В туалет в оркестровую яму 

Я сидел на четвертом ряду. После шестого или седьмого ряда был проход — туда боевики притащили бандуру типа бензобака, начиненную взрывчаткой. В ней было килограммов 30 или 40. Возле нее села пожилая шахидка — самая злая. Потом мы узнали, что ее мужа убили. Я периодически смотрел на нее: представляете, мы-то дремали, а она за эти дни так и не спала. Такой взгляд у нее был пронзительный.

В первые часы боевики развесили взрывчатку по стенам и по сцене. Сначала никого вообще никуда не пускали. А спустя полдня люди стали кричать и возмущаться, что хотят в туалет. В сам туалет, естественно, было не попасть, потому что он находился за пределами зала. Боевики начали водить заложников в оркестровую яму. Чтобы туда попасть, надо было подняться на бортик, потом по лестнице спуститься вниз. Образовалась огромная очередь. Молодая шахидка с пистолетом очередь эту контролировала. Однажды две девушки-заложницы тайком закурили. Шахидка почувствовала дым и начала стрелять в женскую половину туалета. Девчата выскочили как оглашенные.

Потом нам сок начали разносить. Правда, не раздавали, а просто кидали пакеты в партер. 

Мы знали, что приходил Кобзон, но к нам его не пустили. Штаб террористов был в буфете — там шли переговоры. Боевики согласились отпустить детей младше 11 или 12 лет. Часть увел Кобзон. Выпустили нескольких женщин-мусульманок. В зал пустили доктора Рошаля, он несколько часов помогал людям, у него с собой была сумка с медикаментами. Кто руку тянул, он подходил, осматривал.

Во время самого захвата были убиты только двое заложников: мужчина и девушка, которые проникли в зал с улицы, по-моему, на второй день захвата. Вечером накануне штурма боевики застрелили парня, который побежал вдоль рядов. Видимо, у него не выдержала психика.

Перед штурмом

Первые дни террористы дали команду заложникам звонить с сотовых телефонов родственникам, друзьям и рассказывать про захват и их требования. Я не звонил — не хотел, чтобы моя мама знала, что я там. А потом телефоны отняли. Видимо, подумали, что кто-то может сообщить спецслужбам о месторасположении чеченцев. На второй день у многих наступил стокгольмский синдром. Переговоры велись два дня, боевикам постоянно звонили свои, что-то сообщали. Напряженка почувствовалась 25-го вечером. Никаких реальных действий не происходило, настала точка кипения, боевики стали более грубыми.

Последние часы перед штурмом все, кто сидел рядом, писали на программках, на бумажках свои контакты и адреса: чтобы те, кто выживет, связались с родственниками. Я был в костюме, складывал все бумажки в пиджак, но меня из зала вытащили в рубашке. В кармане остался номерок из гардероба с названием «Норд-Ост» и билет на спектакль — храню их до сих пор.

Блестящая операция, а потом — бардак

Штурм 26 октября начался после пяти утра и продолжался 15—20 минут. Его проводили отряды «Альфа» и «Вымпел». Было видно, как пошел газ: как выяснилось потом, его пустили не через основную систему вентиляции, а через запасную — и сверху пошла пыль. Так сам газ без цвета и без запаха, никто бы ничего и не заметил. Но все заметили, боевики заорали, забегали. Чтобы не допустить взрыва, снайперы сразу же выстрелами в голову убили всех шахидок. 

Бараев в первые минуты штурма выглянул из буфета — его сразу застрелили. Потом я читал  (достоверно это или нет),  что спецслужбы просверлили в потолке над залом дырочку, вставили туда видеокамеру и наблюдали за всем. Помню, что террористы в какой-то момент засуетились и начали показывать на потолок. Скорее всего, так и было — когда начался штурм, ни одного лишнего шага не было. «Альфовцы» знали, кто где сидит, террористов положили буквально в считаные секунды. И правильно: стоило кому-то из них занервничать и без команды соединить взрывные устройства, то мы бы все взлетели на воздух.

«Почему я остался жив»

Когда пошел газ, я налил на платок сок и начал дышать через него. Но скоро отключился. На самом деле операция была проведена блестяще, при штурме не пострадал ни один заложник. А вот потом начался наш российский бардак — это мое глубокое убеждение. Этот газ полностью обездвиживает человека — ни в коем случае нельзя, чтобы он был лицом вверх, иначе язык западает и наступает асфиксия.

Но после штурма прибежали спасатели, милиция, начали хватать людей, выносить на улицу, потом грузить в автобусы и развозить по больницам. Все это было очень долго, потому что центр Москвы и подъезды к Дубровке были оцеплены и перекрыты военной техникой. Поэтому, уверен, большая часть погибла из-за безграмотной эвакуации.  

Знаете, что меня спасло? Я сидел с краю. Когда все закончилось, мимо шел альфовец — он поднял меня, бросил себе на плечо — и я сломал ребро о бронежилет. Меня тоже вынесли на улицу, положили на спину. Но боль в ребре не давала мне вырубиться полностью.

Реабилитация от экс-губернатора

Я очнулся примерно в 9 часов на каталке в больнице. Положили в палату — нас было 5 или 6 заложников. Все в разном состоянии. Ребро болело, но оказалось, что это не перелом, а трещина. Через день после штурма, 28 октября, меня вызвал майор или полковник и говорит: «Врач сказал, что вы в принципе здоровы, можете идти». За окном снег, холод, а я стою в одной рубашке и брюках. Спрашиваю: «Извините, а куда идти?» Он: «Это не мое дело». И тут подошла врач, спросила мою фамилию и сказала, что меня ждут. Я вышел за ворота — стоит Полеванов. Попал, как говорится, в его объятия. Оказывается, все эти дни он искал меня по больницам.

Как я выдержал весь этот ужас? Я же геолог, меня тайга закалила, плюс характер. Но хочу заметить очень важный момент. Одна из самых важных вещей после таких событий — реабилитация. Я очень благодарен Владимиру Полеванову. Из больницы он привез меня к себе.

Два дня он проводил со мной психологическую, душевную реабилитацию. Ничего такого не говорил. Но главное — не жалел, не сюсюкался. Слава богу, он не такой человек. За эти дни Владимир Павлович поставил мои мозги на место. Конечно, какие-то переживания остались. И когда в Благовещенск вернулся и рассказывал друзьям, коллегам, были слезы. Но внутри рана немножко зажила.

Когда меня выписывали из больницы, мне выдали справку о том, что я проходил лечение после теракта на Дубровке. Буквально через два или три дня Полеванов прочитал в интернете, что мэрия Москвы всем заложникам выдает по 50 тысяч рублей. Он меня туда отвез, я просто показал справку из больницы — и мне выдали 50 тысяч. По тем временам это была большая сумма — у меня зарплата была около пяти тысяч. Как потратил? Никак. По ресторанам в Москве не было времени ходить. Привез домой.

Сбежал на полгода

«Норд-Ост» перевернул все у меня внутри. Год еще как-то продержался. Но какое-то семечко попало в душу и росло. В 2004 году я не выдержал. Меня назначили начальником управления недропользования по Амурской области — пришел приказ. Но я уже не работал, написал заявление и исчез.

Никому ничего не сказал, кроме матери. Уехал в Хабаровский край, снял дом в деревне и полгода жил один. Никто не знал, где я. Ну а потом отошел, приехал в Хабаровск. Позже устроился в окружной Росприроднадзор. Психологически я успокоился. Все-таки жизнь берет свое. 

Практически каждый год в годовщину теракта я ездил в Москву и приходил на Дубровку. Я считал это своим долгом. Днем памяти считается 26 октября — день штурма. К театральному центру в этот день всегда приходит много народу: сами заложники, родные и близкие погибших, простые люди. Конечно, у мужчин все переживания внутри, но когда все запускают 130 белых шаров в небо — в знак памяти о погибших заложниках, естественно, наворачиваются слезы. К Дубровке в этот день всегда приходил Кобзон. Из действующих политиков — никто.

Последний раз я был в 2017-м. В прошлом году не получилось поехать, и в этом не получится. Но все равно для меня это особенный день. Считаю ли его своим вторым днем рождения? Конечно, без разговоров! 

С октября я вышел на пенсию. Мне недавно исполнилось 73 года, но никто мне их не дает. (Смеется.) Только что мы с женой прилетели из отпуска с острова Хайнань — давно мечтали отдохнуть. После «Норд-Оста» и других мистических событий я не боюсь ни самолетов, ни поездов, ни аварий. Верю в судьбу. Кто-то говорит, что я родился в рубашке, кто-то — что под счастливой звездой. Наверное, мой ангел или архангел меня берегут. 

Как это было

18 октября 2002 года. Убийство губернатора Магаданской области

В Москве на Новом Арбате около офиса представительства Колымы был убит первый всенародно избранный губернатор Магаданской области Валентин Цветков. Поджидавший у здания киллер выстрелил Цветкову в голову, чиновник умер на месте. По данным следствия, которое длилось почти десть лет, преступление готовила большая банда, как жителей Магаданской области, так и других регионов. За Цветковым установили слежку, распределили роли, снимали жилье в столице и области, тщательно прорабатывали пути отступления после выполнения убийства, писала «Российская газета». Большинство участников преступной группы смогли тогда  скрыться от следствия. Однако почти все потом были найдены убитыми. В их числе и непосредственные исполнители преступления. Некоторые подозреваемые до сих пор находятся в розыске. Следствие и суды шли фактически десять лет. За убийство осуждены 6 участников банды, они получили от 13,5 до 19 лет колонии строгого режима. Однако заказчик так и не установлен. Главные версии убийства — борьба Цветкова с нелегальной добычей и продажей золота и передел в выдаче промысловых квот на морские биоресурсы.

19 октября 2002 года. Взрыв у метро Юго-Западная

За пять дней до захвата заложников в театральном центре на Дубровке —  у кафе «Макдональдс» на улице Покрышкина (возле станции метро Юго-Западная) был взорван автомобиль «Таврия». При взрыве погиб один прохожий — 17-летний Сергей Гришин, еще восемь человек получили ранения. Первоначально причиной взрыва был объявлен передел рынка между криминальными группировками, позднее — теракт. Выяснилось, что два теракта были взаимосвязаны, координировались из одного центра, исполнители в обоих случаях были знакомы друг с другом. Уголовное дело о теракте возле «Макдональдса» было частью дела о захвате заложников. Его передали в отдельное производство, когда следователи получили представление о масштабах деятельности группы, пишет «Коммерсантъ». Четверо уроженцев Чечни приговорены к длительным срокам лишения свободы в колонии строгого режима. Суд признал их виновными не только в этом преступлении.

23 октября 2002 года. Захват заложников в театральном центре на Дубровке

Вечером 23 октября группа боевиков в составе 40 человек ворвалась в помещение театрального центра на Дубровке, где шла первая сцена второго действия мюзикла «Норд-Ост». Общее число заложников составило более 900 человек. Пятерым актерам и семерым техникам удалось в первый вечер бежать из захваченного здания, еще две заложницы сбежали на следующий день. 24 октября в результате нескольких раундов переговоров террористы отпустили 39 человек, 25 октября — еще 19 человек. В переговорах с террористами принимали участие певец Иосиф Кобзон, журналист Анна Политковская, чеченский политик Асламбек Аслаханов, журналист Марк Франкетти, вице-спикер Госдумы Ирина Хакамада, детский доктор Леонид Рошаль и другие, пишет «Коммерсантъ». Вечером 24 октября телеканал «Аль-Джазира» транслировал видеообращение командира группы боевиков Мовсара Бараева с требованием вывода российских войск из Чечни. Террористы убили несколько человек: 23 октября расстреляли подполковника Константина Васильева, попытавшегося установить контакт с командиром террористов. 24 октября была убита Ольга Романова, вошедшая в театральный центр с целью переговоров. Убит был и Геннадий Влах, пришедший к зданию в поисках сына, которого среди заложников не оказалось.

В ночь на 26 октября террористы открыли огонь в зрительном зале, в результате чего были ранены двое заложников, один из которых позднее умер в больнице. В 5 часов 10 минут утра 26 октября начался штурм захваченного здания. В 6 часов 30 минут силовики объявили, что центр находится под их контролем, а в результате штурма убито 36 террористов, освобождено 750 заложников, 67 человек погибли. Общее число погибших составило 130 человек.

Название спектакля стало синонимом трагедии: мюзикл возродили и закрыли

«Норд-Ост» — мюзикл по роману Вениамина Каверина «Два капитана», поставлен в 2001 году в Москве авторами либретто и музыки мюзикла, продюсерами Алексеем Иващенко и Георгием Васильевым. Первый российский мюзикл мирового класса с бюджетом около четырех миллионов долларов. Театральные критики назвали спектакль «главным национальным событием в истории жанра». «Норд-Ост» хвалили за сильный актерский состав (на мюзикле работали артисты классических российских театров), хорошую музыку, соединяющую в себе традиции советской оперетты и западного мюзикла, налет «правильного патриотизма» и выдающуюся сценографию. У «Норд-Оста» появился свой фан-клуб. Билет на «Норд-Ост» мог позволить себе даже студент: цены начинались от пятидесяти рублей.

Среди 130 жертв теракта были восемь музыкантов оркестра, шесть технических работников и двое детей-актеров, игравших в мюзикле.

Роль Кати Татариновой — дочери погибшего капитана и главной романтической героини спектакля — играла тогда еще молодая актриса Катя Гусева. В день захвата заложников у нее был выходной, пишет «Медуза».

Премьера восстановленного «Норд-Оста» состоялась 8 февраля 2003 года — спустя три месяца после трагедии. После теракта в «Норд-Ост» внесли несколько изменений: сделали другую форму летчиков — именно на сцене с их участием в зал ворвались террористы; реконструировали оркестровую яму, поменяли цвет обивки кресел. Закончился спектакль двенадцатиминутной овацией.

Первые месяцы на «Норд-Ост» было не попасть. Зрители, которые уже смотрели спектакль, приходили снова и снова, не просто посмотреть мюзикл, а чтобы поддержать нас, — ходили во имя жизни», — вспоминает Екатерина Гусева. Однако это продолжалось недолго. Но, по словам продюсера Георгия Васильева, после теракта количество желающих смотреть «Норд-Ост» резко снизилось: «Социологические исследования показывали, что желающих будет много, но мы понимали, что публика, которая собирается прийти на спектакль — из патриотических побуждений, из чувства солидарности или из любопытства, — серьезно отличается от той, которая ходила на «Норд-Ост» до трагедии». Когда любопытство схлынуло, оказалось, что количество зрителей сократилось вдвое. Через три месяца мюзикл закрылся навсегда — название спектакля стало в России синонимом трагедии. 

В материала использованы фотографии и кадры СМИ, освещавших теракты: ТАСС, «Коммерсантъ», Первый канал, НТВ, PhotoXPress, Спутник, AP и личный архив Владимира Бомштейна. 

Возрастная категория материалов: 18+