Но его еще знают как активного «бумагомарателя», ибо пишет и выпускает объемные романы с рекордной скоростью. Первую книгу издал в 1990 году, потом шесть лет помалкивал, набирался сил. А с 1996 года как пошел издаваться — остановить невозможно! (Пишу с долей юмора без боязни, что Алексей Алексеевич рассердится, так как знаю — с юмором у него все в порядке. — А. Б.) Вот названия некоторых книг: «Охота на красного волка», «Разрушение обыкновенного», «Глиняный музыкант», «Потрясение», «Красные казармы», «Круг Сансары, или Продавец снов». Только сегодня он явился с двумя новыми книгами, а вообще их около двадцати. Въедливому читателю следует объяснить приблизительную цифру: у автора на подходе несколько сборников и есть часть написанных произведений, которые еще не находятся в стадии публикации. Вот он пока и не знает точно, сколько книг у него на данный момент. Вдруг в сию секунду раздастся телефонный звонок: «Приезжайте забирать ваше сочинение!»

— Алексей, с чем вы пожаловали в редакцию?

— С поэтическим сборником «Забереги», изданном в типографии «Радуга» в Благовещенске, и книгой прозы «Кадеты», изданной в Москве в издательстве ЭКСМО. По поводу последней книги один амурский коллега воскликнул: «Ну вот, такую книгу не стыдно дарить! А мы тут суем друг другу какие-то брошюры». Согласен, оформление великолепное! Ее тираж пять тысяч, но издатели предложили мне подписать договор на 150000 экземпляров.

— Они уверены, что «Кадеты» будут проданы в таком количестве, что затраты на издание окупятся?

— В московском издательстве сидят профессионалы. Они внимательно следят за рынком и считают, что книга будет востребована массовым читателем.

— Вероятно, вам хорошую услугу оказали российское телевидение и видеофирмы, растиражировавшие в неограниченном количестве фильм «Кадетство»? Наверняка многие читатели, особенно юные, увидев вашу книгу на книжных прилавках, посчитают, что это сценарий того самого нашумевшего телесериала. И мгновенно полезут за кошельком.

— Для того чтобы понять, что это совсем другая книга, нужно хотя бы открыть ее и прочесть краткую аннотацию о содержании. Никакого отношения к телесериалу моя повесть не имеет. Я написал ее под влиянием пережитого лично мною. В начале 60-х годов прошлого века я окончил Уссурийское военное училище, и потому значительная часть описанного в повести имела место быть. Однако это вовсе не значит, что «Кадеты» сугубо документальная вещь. Конечно же, я имею право на домысел, и пользовался им, так как считал нужным. Это вообще не мемуары. К тому же я перекинул мостик из хрущевско-брежневских времен во времена недавние — падения Советского Союза, разгула дикого рынка преступного кровопролития в непрекращающейся чеченской войне. В моей книге описывается суровый быт начальной военной службы совсем не так, как это показано в телесериале. На самом деле у воспитанников жизнь гораздо прозаичнее и менее веселая, чем у героев «Кадетства».

Фильм сделан как «развлекаловка». Между прочим, там допущена масса ошибок. Такое ощущение, что сценарист имел довольно слабое представление о кадетской жизни. Например, мне резал ухо монолог одного из персонажей фильма: «Вот погоди, окончишь суворовское училище, а потом пойдешь в военное училище, тогда поймешь, какая разница между ними, бездельник!» Это же полный бред: суворовское училище — оно уже ВОЕННОЕ!

— Вы так подробно рассказываете о новой книге. А наш, амурский читатель будет иметь возможность ее прочесть?

— Конечно. Она поступила в книжный магазин «Библион» и стоит 117 рублей. Кстати, я недавно был в местах своего детства и юности — в Уссурийске. Побродил по территории училища, проведал уютные уголки, где мы, в сущности мальчишки, тайком хором пили одну бутылку водки и доверяли друг другу сердечные тайны. Вспомнил многое, аж сердце защемило. Нынешние ребята говорят: «Ваши традиции переходят и к нам». И дело вовсе не в том, что продолжается тайное распитие алкогольных напитков. Дело было и есть в ином — пили мы не потому, что не могли без этого обойтись, а потому, что это нас неформально соединяло. Мальчишкам всегда необходимо чувство риска, хождение по лезвию бритвы... Вдобавок это были единичные эпизоды. Все остальное время — тянули тяжелую лямку армейской службы.

— Чем еще озабочены вы в последнее время? Что радует, что огорчает вас как человека, описывающего современность?

— Огорчает то, что свобода слова исчезает с каждым днем. В газетах снова речь лишь об одних достижениях. Как будто и не было перестройки и гласности. Торжество олигархов и власти.

— Но над вашими последними книгами разве зависал острый топор цензуры? Или вы сами считаете, что можно писать, а что нельзя? Понимаете, что какая-то тема не пройдет, как ни бейся, ее никто не опубликует, и тогда не беретесь за нее?

— Я всегда был не в ладах с властью. Меня ведь за границу не пускали до 1987 года. В начале девяностых я жестко критиковал коммунистическую систему. Сейчас вижу, что с водой выплеснули ребенка: раньше была очень сильная социальная защищенность... Видите ли, дело в том, что сегодня издание книг превратилось в своего рода бизнес. Можно написать и самую смелую книгу, но она не дойдет до читателя, потому что о ней не будут знать. То есть, выражаясь современным сленгом, она не будет раскрученной. Издатели, повторяюсь, возьмутся только за то, что продается. А радуюсь тому, что на недавно прошедшей международной книжной ярмарке в Москве были выставлены и мои книги. Мог ли я мечтать об этом в своем голодном детстве — в телогреечке да в шинельке?

— Кто вы больше, Алексей? Поэт или прозаик?

— Некоторые говорят мне: в твоих романах и повестях ощутима чистейшей воды поэзия. Я это и сам чувствую. Стихи мои тоже, как правило, сюжетные, продуманные. В них нет модного набора совершенно случайных, а часто полностью абсурдных слов... Вообще-то стихотворных книг я выпустил меньше — всего четыре. — Думается, что ваши стихи из нового сборника порадуют амурского читателя. Особенно тех, заинтересованных читателей «Глагола», которые рассматривают его как своеобразную лабораторию литературоведения.

* * *

Я ушел из детства в алые погоны,

В красные казармы, в мир сплошных тревог;

Я ушел в метели, в стылые вагоны,

В колею разбитых техникой дорог.

Были и санбаты, и комбатов маты,

Свист свинца и запах, тот, пороховой...

Если бы не это, разве б смог когда-то

Я узнать, что значит долгий путь домой?

* * *

Беременная осень,

Набухшие соски.

Вчерашний мусор носит

Ветрюга у реки.

Река течет устало

И трется о брега,

Как тот теленок малый

О мамкины бока.

В природе так пустынно,

Тоскливо и светло.

Так, будто бы с картины

Все масло вдруг стекло.

И я бреду в ту осень,

И ежусь от тоски.

А ветер мусор носит

Все так же у реки...