Словосочетание The Water Diviner, совершенно справедливо адаптированное в российском прокате как "Искатель воды", имеет менее понятное на первый взгляд, но более точное значение именно в данном случае. Главный герой Коннор не искатель, а предсказатель воды: в том смысле, что не просто роет ямы в надежде, что на дне одной из них рано или поздно появится вода, а знает, где копать. Чтобы объяснить это очевиднее, режиссер дает герою (то есть сам себе) в руки узнаваемые палочки, однако дело не в лозоходстве, а в даре, которым он наделен. С прочими обязанностями вроде отцовства или супружества Коннор справляется, наоборот, неумело и к расцвету сил оказывается без пропавших на войне троих сыновей, а потом и без жены, не вынесшей горя. Интермедия заканчивается сценой кричания в небо над телом жены (над такими обычно издеваются в комедиях) и клятвой на могиле: затем герой красиво покидает австралийские пейзажи, чтобы сменить их на турецкие.

Собственно, эта недолгая и очень неумело сделанная прелюдия не очень-то и нужна — все это герой, скажем, мог в двух словах описать по прибытию в Турцию, что он, собственно, и делает, причем неоднократно. Поиски тел павших во имя амбиций британской короны юношей начинаются с того, что представитель этой самой короны недвусмысленно подталкивает убитого горем отца в сторону вокзала, а помощь оказывают местные жители. В том числе и те, что стреляли в сыновей Коннора четырьмя годами ранее во время печально известной Дарданелльской операции. Оперативно возникает и героиня Ольги Куриленко с несоответствующим внешности именем Аиша и образом жизни — ею, как положено по сказочным канонам, намеревается пополнить список своих жен недобрый восточный мужчина с шаблонными пороками. В общем, поиски превращаются в строительство дивной новой жизни.

Сказочного здесь вообще много: кофейная гуща предсказывает страшные и радостные события, полусумасшедший старик бормочет бессмыслицу, мертвые воскресают, ради чего живые умирают. Стамбул с первых снятых в нем кадров заполняет экранное пространство восточным колоритом, в которые Кроу подбрасывает все имеющиеся дровишки: то мечеть покажут изнутри красивую, то базар снаружи многолюдный. Здесь ткани окрашивают кустарным способом, тут деловые вопросы в бане решают, а потом — пьют и поют, веселясь и тоскуя одновременно. Коннор, которому положено бы немножко депрессировать от потери всех близких (даже любимая собака осталась в Австралии у безымянной девицы), в турецкой столице и ее окрестностях мгновенно оживает: флиртует с женщиной, пьет с мужчинами, по отцовски треплет бойкого сына Аиши по волосам, ну а там и до мордобоя недалеко. Мордобой, впрочем, происходит исключительно по причине столкновения джентльменского поведения со свинским. 

Опытный актер Кроу, конечно, до самых титров носит в глазах неизбывную печаль, но верить ей перестаешь гораздо раньше: возникает явственное ощущение, что шляться по Австралии с лопатой и лозой ему не так уж и нравилось. А потому восторг от кардинальных жизненных перемен портят основания, по которым они произошли. Зритель, в отличие от главного героя, о них не забывает. Да и как забыть — отказавшись от обилия батальных сцен, режиссер в довольно жестоких подробностях описывает нам ключевой момент, благодаря которому сыновья Коннора не вернулись домой. Сцена впечатляет гораздо сильнее, чем беготня по стамбульским крышам под символичным полумесяцем; проще говоря, фильм рисует настолько идиллическую картину в Стамбуле, что режиссеру самого себя приходится одергивать, мол, драму снимаем. Для этого в кадре появляются верещагинские кучи черепов, происходит безумное нападение косматых греков на вполне гражданский железнодорожный состав, для этого сталь соприкасается с горлом, а свинец — с туловищем.

Главную и единственную мораль (вроде того, что надежда сильнее ненависти, потому что в ней — спасение) Кроу расписывает со школьным усердием, она звучит громко и отчетливо. Занимаясь этим, режиссер упускает прочие линии, предоставляя им вспыхивать и тут же бесславно гаснуть, забывает про уже обозначенных персонажей — что там говорить, перед титрами "Искатель воды" обрекает на большие неприятности целый населенный пункт, нисколько этого по сценарию не заслуживающий. Городок становится всего лишь одной из жертв на пути из яркого восточного средневековья на передовой Запад с его двубортными пиджаками, бритыми щеками и неприятием полигамии. О том, что мировые войны обычно начинаются там же, создатели фильма вспоминают несколько неуверенно. И то верно: при всех вкраплениях пафоса его лучше воспринимать как не вполне реалистичную историю одной семьи. Без примерок на общество.