В финальной сцене выяснения, кто же все-таки первый принял Хлестакова за важного чиновника, все вдруг указали пальцами на Добчинского и Бобчинского, сорвали с них одежды и стали закидывать грязью. В буквальном смысле - на сцене с самого начала стоял огромный короб с грязью из цветочного магазина, символизирующий никогда не высыхающую лужу перед городской управой. Лужа в спектакле - от Гоголя, текст и имена персонажей - тоже. Все остальное, включая ударения в словах, - от Коляды. Россия - это корыто с чавкающей грязью Грязь стала главной метафорой спектакля. В корыто с чавкающей грязью первым делом вступали все появляющиеся на сцене персонажи. Все они выходили на сцену с ведерками. Сперва снимали калоши и делали проходку по грязи. Потом макали грязные ступни в свои ведра, обувались в калоши, сгибались пополам и начинали тряпками подтирать следы от грязных ног, при этом произнося свои реплики. Зритель понимал, что подтирай не подтирай - чище не станет. Мол, есть такая извечная русская привычка делать бесконечную, а главное, бесполезную работу. Или еще одна привычка - с задумчивым видом носить воду решетом, что тоже время от времени проделывали актеры. В этом спектакле грязь заменила собой все. Чиновники, давая взятки Хлестакову, брали комки грязи и клали в его протянутую руку. Хлестаков, одновременно ухаживающий за женой и дочкой городничего, вывалял обеих в грязи, а уж сам при этом катался в коробе с чавкающей жижей с явным наслаждением. «Фитюлька и тряпка», показывая, что он и с Пушкиным на дружеской ноге, брал увесистый шмат грязи и с наслаждением запускал им в портрет «солнца русской поэзии». И так далее. Россия - это невыводимая грязь и азиатчина, твердил спектакль каждой минутой сценического времени. На головах у всех героев - тюбетейки (сам Коляда этот головной убор носит постоянно - на сцене и в жизни), а одеты они в лоснящиеся от грязи восточные халаты. Ударения в словах они ставят также на свой манер - ревИзор, департамЕнт и т. п. Последнее режиссер объяснил тем, что он таким образом попытался пародировать речь высоких чиновников, говорящих «обеспЕчение», «нАчать». Ведь городничий - не меньше, чем мэр. Как справился наш театр с грязью, оставшейся после спектакля, отдельная история, и ее раздули некоторые СМИ. Но дело не в этом. Главное - какое впечатление осталось у зрителей. Из краткого общения в фойе после окончания спектакля выяснилось, что многие не готовы ни хвалить, ни ругать спектакль. Потому что, с одной стороны, что-то зацепило и заставило досмотреть его до конца. Но с другой - восторг выражать как-то язык не поворачивался. Чаще всего звучало слово «непривычно». Педагоги, которые привели школьников, еще не читавших «Ревизора», были в смятении. Но скрепя сердце пообещали разобрать с детьми постановку и попытаться им объяснить, что хотел сказать режиссер. Зрители старшего поколения возмущались и негодовали. Одна лишь студенческая молодежь приняла спектакль восторженно - по их признанию, даже таким образом осовремененную и переосмысленную классику смотреть интереснее, чем традиционные спектакли. То, что художник имеет право на собственное видение, неоспоримо. Как и то, что его видение может не совпадать с мнением окружающих. В рамках «Амурской осени» нам показали авторский театр Николая Коляды как одно из многообразных направлений театрального искусства. Наверное, и страшнее бывает. Другой вопрос: насколько это соответствовало формату «Амурской осени» и ожиданиям зрителей? По мнению московских критиков и театроведов, это больше подошло бы для другого фестиваля. Для форума авторских театров, например, или для состязания любителей современного прочтения классики. Но интересно, что на пресс-конференциях внеконкурсный «Ревизор» в постановке Николая Коляды обсуждается чаще, чем конкурсные антрепризные спектакли, показанные на сценах в ДК профсоюзов и областной филармонии, и мнения высказываются полярные. «Я устал от бутафорского театра» Разговор с Николаем Колядой состоялся в два приема - перед спектаклем и после него, на пресс-конференции, куда Николай Владимирович пришел вместе с актерами. Он был в неизменной тюбетейке. Эпатажный автор и руководитель эпатажного театра (он же по совместительству драматург, главный редактор литературного журнала «Урал» и педагог) выглядел уставшим. - Коляда ставит только свои пьесы. Почему вы взялись за Гоголя? - Потому что у меня в театре есть потрясающий актер - Олег Ягодин, и я всегда знал, что он обязан сыграть Хлестакова и Гамлета. Часть намеченного я выполнил, все остальное - впереди. Спектакль можно ставить, если в труппе есть актеры, способные вытянуть определенные роли. - Как можно сформулировать направление «Коляда-театра»? - Фишка нашего театра - продвижение современной уральской драматургии. Мы этим занимаемся. Два года мы работаем официально, ставим мои пьесы, потому что в Екатеринбурге все знают, кто такой Коляда, знают, что мои пьесы - качественный продукт, что это спектакли, на которых сначала смеешься, потом плачешь. Собственно говоря, за этим люди и ходят в театр - посмеяться и поплакать. Пьесы моих учеников мы читаем в проекте «Театр у бойлерной», два года этот проект пользуется популярностью у молодежи. Я должен думать о кассе, потому что наш театр - некоммерческое партнерство. Нам денег никто не дает. Мы должны думать о том, чтоб зритель пришел, и вместе с тем не сильно продаваться. Потому что можно, конечно, снять штаны и показать голый зад. Или чем-то там еще завлечь публику, но мы стараемся завлечь хорошим продуктом. И в то же время мы помним, что есть академический театр драмы, у которого свое направление. Мы - альтернативный театр. В двухмиллионном городе всегда найдутся 50 - 70 человек, которые придут в наш зрительный зал и им будет интересно. Мировой театральный процесс очень разнообразный. И плохо, когда в городе только один театр - академичный, «театр на котурнах». И пусть будет другой, немножко странный. Главное - чтобы не было скучно. - Вы успеваете пьесы писать, после того как создали свой театр? - Успеваю, когда нужно. Попросила меня Лия Ахеджакова написать для нее «Мадам Розу» - написал. Попросила Галина Борисовна Волчек написать пьесу для Гафта и Дорошиной, я рассказал ей сюжет - она похохотала и сказала: «Пиши!» Так появилась «Старая зайчиха», в октябре Волчек обещала начать репетировать. Дело в том, что я написал уже столько пьес, что можно сделать паузу и заниматься чем-то другим - режиссурой, работой со студентами, редактированием журнала. Не все мои пьесы прочитаны театрами, и это очень жалко. За мной закрепилось клеймо - «чернушник». Сам виноват, что написал так много пьес. Да, среди них есть «чернушные», но немало и сентиментальных. Понимаю, что пик моей популярности случился лет десять назад - когда я начал рассылать свои пьесы по театрам. Мне хотелось заработать славы и денег, потому что я был нищим человеком. - Заработали? - Заработал. И сразу понял, что не это главное. Мои финансовые проблемы решились, а внутренние - нет. Сейчас все мои авторские уходят на театр. И я счастлив, что у нас есть коллектив единомышленников. Кто-то из великих сказал, что в театре коллектив единомышленников может заменить гениальность. У нас тот самый случай. Наверняка многие скажут о «Ревизоре», что это не театр, что в театре так нельзя... Можно! В театре можно и так, и иначе. Пусть будет разный театр. Я устал от бутафорского фальшивого театра. В театре все должно быть настоящим. Зрители должны забыть, что они в театре. Чтобы они шли домой и думали о спектакле, а не забыли бы о нем сразу же после выхода из зала. Хотелось разбудить людей. Поэтому пытаюсь создавать спектакли, где много настоящего, отчего зрители вздрагивали бы. Может быть, сегодня ползала встанут и уйдут, скажут: «До свидания, Коляда. Нам такое не надо. Мы хотим смотреть Чехова в белых костюмах». А другая половина скажет: «Гениально!» Это дело вкуса. - Как вы относитесь к ненормативной лексике на сцене? - Нормально. Если говорить о репетициях, то так репетирует Виктюк, так репетирует Волчек, так репетирует Коляда. В спектакле - смотря, как это преподносить. Если артист говорит бранное слово академическим голосом, чтобы его слышали в последнем ряду, это смешно. Если как в жизни, для связки слов, почему бы и нет. Ведь в жизни мы матом не ругаемся - мы на нем разговариваем. То есть если это естественная бытовая речь моих героев, как с ней быть? Причесать? Но это не будет правдой, в это никто не поверит. Когда играют мои пьесы другие театры, я смотрю и сгораю от стыда. Особенно когда актер, замирая от собственной смелости, выговаривает бранное слово так, что его слышат даже в гардеробе. Думаю: «Коляда, ты зачем эту пошлость вообще написал?» Но мои герои это говорят впроброс, для них это как знаки препинания. Для меня неважно, ненормативная лексика или нормативная, лишь бы пьеса трогала зрителя. - Почему вы решились приехать к нам? - Театр наш молодой, он на самоокупаемости. Когда нас приглашают на фестивали и говорят: мы вас примем, но дорога - за ваш счет, я благодарю и отказываюсь. Потому что денег на билеты у нас нет. А когда приглашают полностью за счет оргкомитета, разумеется, мы соглашаемся. Потому что для актеров это очень важно - приехать в другой город или другую страну. Себя показать, на людей посмотреть. Ни гонораров, ни суточных мы не получаем, но нас привезли, поселили, кормят, а мы играем спектакли. В июне мы были в Москве, показывали шесть спектаклей - три на сцене театра «Современник» и три в центре Мейерхольда. 22 сентября отправляемся на театральный фестиваль в Словакию. - Культуролог и кинокритик Кирилл Разлогов оценил направление вашего театра как социальная провокация. Вы согласны? - Абсолютно согласен. Театр - всегда провокация. Иначе это не театр.

Возрастная категория материалов: 18+