Звенит звонок, мы сидим в ожидании учительницы, открывается дверь... И, о ужас! Наша всегда строгая, даже чересчур требовательная Александра Ивановна идет вся в слезах, взволнованным голосом повторяет одно и то же: «Милые мои, Победа, Победа, Победа! Прошу всех в школьный двор на митинг». Этого было достаточно. Громогласное «Ура-а-а!» прокатилось по классу, как удар грома. Мальчишки, те самые, которых неустанно призывала к порядку и дисциплине Александра Ивановна, на ее же глазах вскочили на парты, стали кидать шапки, портфели. Потом весь класс двинулся на митинг, а коридор уже гудел. Из распахнутых настежь дверей валили ученики. Вытирая слезы, бесперебойно тряс звонок белобородый дедуля. Выстроившись в шеренги у стола, накрытого красной скатертью, мы приготовились к митингу. Открыл его директор школы. Речь была краткой, взволнованной. В честь Победы учебу отменили. Все заспешили по домам. Бегу и я. По пути - здание райкома. Кто-то из сотрудников вывешивает красный флаг - значит правда Победа! Еще какая-то сотня метров, и вот она, довоенная завитинская базарная площадь! Старая двухэтажная почта с громкоговорителем под фронтоном, знакомые позывные Всесоюзного радио. В эфире узнаваемый всеми голос Левитана:"Внимание, внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза..." Стою как завороженный и четко слышу учащенные удары собственного сердца. Мальчишеский восторг сменился чувством взволнованности. Мне казалось, что взрослею буквально на глазах. И сразу же мысль: надо идти расскать своим родным, что жили в деревне Бессарабка. А это километрах в двенадцати от Завитой. Кто, как не я, принесет односельчанам такую радостную весть?! Ведь деревня тех лет была сплошной глухоманью - ни радио, ни телефона, ни электричества, ни почты. Когда еще прискочит нарочный?! Выбираю путь по полотну железной дороги - проселочные весной превращались в сплошное месиво грязи. Знакомый путь, не единожды хоженный, в одном только плох: шпалы уложены не под шаг человека. Перехожу на свой метод: у обочины насыпи ломаю пару веток ивняка, делаю палки и с их помощью иду по рельсу. Большие красные американские ботинки с набойками спереди и сзади, выменянные матерью у солдат на молоко, издают цокот типа лошадиного. За казармой показался встречный поезд. Машинист усиленно машет рукой и что-то кричит, но из-за лязга вагонов ничего не слышно. Да это же дядя Фома Калинин, сосед по завитинской квартире, выходец из нашей деревни! Это он так приветствует меня и вроде бы напутствует: «Беги, беги, сынок, только ты принесешь им первым долгожданную весть о Победе». Знакомый поворот к деревне. Во дворе первого дома дед Ковтонюк возится с ульями. Кидает недоуменный взгляд в мою сторону, почему, мол, сын кумы Христи что-то сегодня рано бежит домой. Закричав деду: «Победа!», я рванул по пустынной улице. Время весеннее, и у каждого жителя двадцати дворов хватает дел на колхозном поле и на своем подворье. А вот и наш дом. На огороде мама с сестрой Надей согнулись у кучи навоза, нагружая тележку-таратайку. Остановился, а у самого горло от волнения перехватило, только и сумел крикнуть: «Мама!» - Сирожа, цэ ты? А чого ты сигодня так рано? - Мама, - наконец я выдавливаю из себя, - война кончилась, наши победили! Сегодня у нас в школе был митинг, всех отпустили домой на праздник. Вилы падают из рук матери, а слезы радости ручьем текут по ее щекам. Еще не веря, она произносит: «А ты нэ брешешь?» - «Нет, мама, ей-богу правда». И я уже бегу на улицу, а мать кричит на соседский двор: «Кума, кума Евтиния! Чуешь, шо я тоби скажу». Молниеносно обегаю дома друзей-товарищей, и весть о Победе уже полетела быстрой ласточкой по дворам. Несколькими часами позже ее подтвердил вернувшийся из Валуево Прокоп Дементьевич Левчук, председатель сельсовета. До глубокой ночи ликовала моя деревенька.