Приказа ждали в любую минуту Падь на окраине Константиновки до сих пор изрыта окопами. За шесть десятилетий они поосыпались, позарастали. Теперь земляная насыпь не скроет даже пятилетнего мальчишку. У самой пограничной полосы торчит бетонная коробка дзота. Черный глаз амбразуры подслеповато упирается в ряды колючей проволоки. Дальше - Амур. Государственная граница. На памятное место мы приехали вместе с Михаилом Абрамовичем Кобелевым. Он в августовские дни 45-го был в числе тех, кто форсировал реку. - Вот по этой дороге войска подходили, - показывает он нам, - а тут наши гаубицы стояли... Ветеран держится молодцом и не замечает руки, которую я ему то и дело пытаюсь подать. Мы идем по пожухлой траве, за ноги цепляется колючая поросль шиповника. Редкими капельками краснеют перезимовавшие ягоды. - Войска давно были стянуты к границе. Стояли по всем ближним селам, в рощицах, распадках. Знали - не знали, что будет, но приказа ждали в любую минуту, - рассказывает Михаил Абрамович.- Наш дивизион стоял под Коврижкой. Помню, меня в ту ночь в соседний хутор Красная Звездочка (был такой) за соляркой отправили. Темень, дождь льет и льет, подзадержались мы с трактористом немного. Приезжаем на рассвете, а на поляне, где дивизион стоял, пусто - ни техники, ни людей. Оказывается, дали команду к переправе, на Константиновку двигаться... Все произошло за считанные часы. Масса войск, рассредоточенных в десятках километров от границы, снялась с места и начала перемещение к месту переправы. Передвигаться приходилось под покровом ночи - японцы не должны были догадаться, что на этом берегу что-то всерьез затевается. «Повоевать еще успеешь!» «Полки идут и идут, и все на юг, к Амуру. Дождь хлещет не переставая, техника вязнет в грязи...» - таким запомнился путь до переправы Георгию Филипповичу Свищеву. Он тоже прошел той дорогой: - Наша часть с 43-го в Завитинске стояла. Сколько раз я просился на фронт, а мне в ответ: не спеши, и здесь повоевать успеешь. И вот приказ: сниматься в полной форме! Куда, зачем - не обсуждается. До Тамбовки дошли, все ясно стало... Ребята, кто знал, что я из Константиновки родом, за меня радовались: домой едешь! - Накануне переправы в деревне войск немерено было - почти в каждой рощице. У нас часть за огородом в березняке стояла, - поддерживает рассказ Александра Матвеевна Черникова. Она в 45-м была еще совсем девчонкой, жила здесь, в деревне. - Во дворе нашего дома колодец был, к нему сразу же командование охрану поставило - мало ли какая диверсия могла быть. Но воду нам брать разрешали, и повар их иногда приносил из кухни, что оставалось. В ту ночь накануне форсирования он пришел поздно ночью, постучал: «Спите?» - спрашивает. «Спим». - «Ничего не знаете»? - «Да нет, а что такое? «Ничего-ничего, спите». И ушел. А утром просыпаемся - в рощице пусто, а в пади у реки, - танки, люди, машины. Самолеты в ту сторону летят, и грохот за рекой непрерывный... Думаю, тот повар о приказе уже знал, попрощаться хотел перед наступлением. В то утро на бугре побывала вся Константиновка. Александра Матвеевна тоже с часок постояла под проливным дождем. Китайского берега совсем не было видно за пеленой нескончаемого дождя, и казалось, что японцы только и ждут, пока наши начнут переправу, чтобы ударить из всех орудий. - Страшно было? - спрашиваю, представив на миг, что могло бы стать с деревушкой, если бы японцы и на самом деле отбили атаку и повалили сюда. - Совсем нет. Больше любопытно. Девчонкой совсем была еще. Даже забыла, что на работу надо бежать... Впрочем, поработать Александре Матвеевне в тот день не пришлось. Примчалась она на почту, а там у дверей солдаты с автоматами. Раз война, значит, почта - это режимный объект. Телеграфисток только пустили - донесения передавать. Переправа С датой форсирования Амура в районе Константиновки у ветеранов неразбериха. Вроде всегда знали, что началось оно на рассвете 11 августа, на третьи сутки войны. Но последнее время в публикациях и воспоминаниях все чаще звучит 9-е. Начинаешь сомневаться - может, так оно и было. Кто из солдат на войне по календарю бои отслеживал?! Память - вещь хрупкая, но, эти даты никто не переносил, это просто чьи-то ошибки. У Константиновки первые ударные группы высадились на вражеский берег именно ранним утром 11 августа. И сразу же начался жестокий бой. Флотилия враз основные силы армии перебросить была не в силах. Передовые части на том берегу уже сражались, другие подразделения еще преодолевали реку, а остальные вынуждены были ждать своей очереди. Сумятица в солдатских душах, рассказывают ветераны, была полная: через Амур вплавь не кинешься, а каково сидеть на берегу, когда наши там схватились с японцами. - Глядим, - припомнил случай Георгий Филиппович, - чешет по реке китайский пароходик. Откуда взялся - непонятно. Наши бронекатера его быстренько к берегу прижали, и всех, кто был на борту (там какие-то японские чины ехали), в машины - и увезли. А пароход-то остался, можно на тот берег перебраться! Пехота сама взялась командовать. Набили людей на палубу под завязку, кто-то за капитана встал, кто-то за штурмана. Отчалили, а у пароходика силенок не хватает, его назад тянет. Капитан «полный вперед!» кричит, а из рубки ему отвечают, мол нельзя полный. «Я приказываю!» Как дали полный - все цилиндры повылетели. Пришлось это корыто к берегу подтягивать, чтобы пехоту выгрузить. Деревня с замиранием сердца слушала близкую канонаду, переживая за исход боя. Японцев боялись - официально о происшествиях на границе, как правило, не сообщалось, но слухи докатывались все годы войны: обстреляли наш берег, напали и вырезали погранзаставу... Количество войск у переправы, конечно, внушало надежду, но перевела дух Константиновка, только когда грохот боя откатился с береговой линии вглубь. - Все в уме перекрестились: ни одного снаряда так и не долетело до деревни, - сказала Александра Матвеевна. - Видно, японцы в первую очередь метили по баржам, приказа обстреливать село не было. ...До города Суну, захват которого и был главной целью наступательной операции на этом участке, дошли и Георгий Филиппович, и Михаил Абрамович. «Маленькая война на востоке» оказалась столь же стремительной, как и жестокой и кровопролитной. Вернувшиеся рассказывали ужасы. О вырезанном до последней медсестрички госпитале, о прикованных к дотам японских смертниках, об обезображенных телах боевых товарищей, попавших в руки к самураям. И о том, какой надеждой на «старшего брата» светились лица китайцев, встречавших наших воинов в освобожденных деревушках. «Товалища, товалища», - кланялись нам на том берегу. 38 имен на братской могиле Раненых с переправы начали доставлять в село сразу же. Во дворе сельской больницы были развернуты палатки полевого госпиталя. Парни, взрослые мужики в окровавленных гимнастерках, стоны, боль... Как-то сразу заботы госпиталя стали делом всей деревни: женщины стирали бинты, носили от своего скудного стола раненым молоко, яица, свежую картошку. Дети, которые ничем другим не могли помочь, приходили писать письма. Александра Матвеевна с подружкой тоже приходила. Помнит, как забинтованный до пояса солдат диктовал письмо маме: мол, жив, бой был тяжелым, но война почти закончилась, после госпиталя - сразу домой. А переправа у Константиновки работала в полную силу. Только теперь никто не обстреливал корабли: с того берега тянулись бесконечные колонны японских военнопленных. Совсем не опасных и жалких. На них бегали смотреть только ребятишки. Погибших при форсировании Амура похоронили в братской могиле. Через несколько дней рядом появился еще один холмик, потом еще: бойцы, раненные в бою на переправе, продолжали умирать и в госпитале. ...Александра Матвеевна подводит нас к памятнику в школьном парке. Солдат с автоматом на груди стоит на постаменте, склонив голову. На гранитной плите - 40 имен. Вернее, 38 - двое погибших при форсировании Амура неизвестны. Не дождался кто-то с японской войны ни своего солдата, ни весточки о нем... Старожилы до сих пор, говоря о братской могиле, осуждают, что спустя 13 лет после войны прах героев решили перезахоронить. Чья-то умная голова решила, что могила должна быть одна, и не где-нибудь на задворках села, а в центре. Никто тогда референдумов не собирал, решило начальство - и сделали. Накануне могилы еще были, а наутро - голая площадка, по которой хорошо прошелся бульдозер. И хотя в парке установили монумент и все торжественные мероприятия проводятся именно там, прежнее место захоронения для села так и осталось памятным. Когда на пустующем пятачке начали застройку и поставили здание детского сада, это многим в селе было неприятно. Несколько лет назад, в Константиновке появилось еще одно памятное место: в той самой пади, откуда началось форсирование Амура, возведена стела. Пусть текст на ней пришлось подправлять и стоит она, как утверждают участники форсирования Амура, значительно правее того места, где собственно и была переправа, хорошо, что есть такое место в селе. Постарели, уходят ветераны, а для сегодняшних поколений, чтобы не забыли, что когда-то пережило их родное село, нужно, чтобы память имела какое-то вещественное подкрепление. Чтобы гремел в праздничный день оружейный залп над братской могилой. Чтобы в пади высился старый дзот, а ржавый пулеметный диск, подобранный мальчишками на месте переправы, лежал под стеклом в сельском музее.

Возрастная категория материалов: 18+