У них двое сыновей были кадровыми военными. Оба тоже до победы не дожили - погибли на фронте. Во время оккупации от голода и болезней умерли два моих младших брата. И много еще близких и дальних родственников забрало военное лихолетье. ...Немцы к нам пришли в конце июня 1941 года. Первого фашиста я увидел на второй или третий день войны. Неподалеку был сбит немецкий самолет, летчику удалось приземлиться на парашюте. Он с перебитыми ногами лежал рядом с парашютом, тяжело дышал. Скоро он умер. Мой дядя похоронил его за своим огородом. Позднее кто-то из односельчан, стараясь выслужиться перед оккупантами, донес на него и тетку, будто они летчика преднамеренно добили. Их немцы повесили. А первого предателя мне довелось увидеть в августе 1941 года. В небольшом леске неподалеку от нашей деревни остановилась отходящая наша часть. Лес окружили немцы. Наши не сдавались, немцы тоже не решались наступать. В течение нескольких дней фрицы вели идеологическую обработку бойцов, обещая им жизнь и другие блага. Над лесом кружили самолеты, сбрасывая листовки, в которых был назначен день сдачи. Основной части бойцов все же удалось пробиться и присоединиться к партизанам, но около сотни солдат поддались на уговоры и сдались. Перед тем как конвоировать, пленных построили и приказали выйти из строя коммунистам и комсомольцам. Все стояли и молчали. Потом вышел один солдат и показал на другого, что тот комсомолец. Немцы набросились на паренька, стали его избивать прикладами, требуя комсомольский билет. Ничего не добившись, застрелили. Сельчане позже похоронили парнишку у дороги. В годы оккупации с предателями приходилось встречаться часто. Немцев в нашей деревне до июня 1943 года не было, хозяйничали полицаи из местных жителей, которые вели себя хуже гитлеровцев. Полицаи, вооруженные до зубов, постоянно приезжали к нам, искали партизан. Но в район Орши соваться опасались, где как раз и действовали партизаны. В августе 1943 года немцы заняли рубеж недалеко от нашей деревни. Всех жителей выгнали из домов. Ребят и девчат угнали в Германию. Стариков, женщин и детей не тронули - мы обитали кто где мог, без всяких средств на существование. Неоднократно попадали под ураганный обстрел наших войск. Но немцам удавалось устоять, подтянуть подкрепление. Началось, словом, долгое противостояние. Тысячи белорусских деревень сожгли или разорили оккупанты. Но нашей не повезло вдвойне. Она оказалась на важном для немцев стратегическом рубеже. Им удавалось с августа 1943 года по июнь 1944-го удерживать здесь натиск советских войск. А поэтому все вокруг было перекопано окопами, перепахано снарядами и бомбами. Буквально в полукилометре от деревенской улицы находились передовые траншеи немцев, а в метрах двухстах - траншеи наших войск. Между ними - заграждения из колючей проволоки и заминированное пространство. А на расстоянии четверти километра немцы построили для отдыха добротные землянки в три наката. В этих-то землянках после изгнания фрицев жили все оставшиеся в живых и вернувшиеся после оккупации сельчане. Самая большая землянка стала школой. Освобождения нам пришлось ждать до июня 1944 года. Эти десять месяцев были самыми тяжелыми годами оккупации. Как мы остались живы - одному Господу известно: голод, холод, болезни... И все же мы дождались. Наши войска наступали мощно, стремительно. В разрушенную и сожженную деревню пришел мир. И - отчаянный голод. Начался новый период борьбы за выживание. На первых порах выручали щавель и картошка. Все лето и осень 1944 года саперы разминировали поля, подбирали и хоронили погибших в боях воинов. Их было много. Хотя фронт откатился на запад, на полях нередко гремели взрывы. Подрывались и сами саперы, но чаще - ребятишки, подростки, помогающие взрослым готовить поля к севу озимой ржи. Мужчин в деревне не осталось. Тех, кто мог носить оружие, ушли на фронт. Женщины и подростки впрягались в плуг - другой тягловой силы не было. Жили невообразимо тяжело. Но мы были свободными и работали на своей земле. Легче стало в 1945 году, когда начали возвращаться оставшиеся в живых мужчины. В колхоз из восточных регионов страны присылали коров, лошадей, другой скот, семена. В малых количествах, но появились сельскохозяйственные машины, инвентарь. Начали понемногу деревню отстраивать. И первым делом построили школу... А на Дальнем Востоке я оказался так: сестры моей матери позвали нас жить в Приамурье, и мы оставили свою землянку. Добирались до Благовещенска целый месяц. Ехали поездом «пятьсот веселым» - обычным эшелоном, составленным из грузовых вагонов. Но добрались без приключений. Благовещенск в ту пору был закрытым городом. Мама устроилась банщицей. Рядом с баней во дворе был барак, где нам дали комнату с общей кухней на три семьи. Я пошел в четвертый класс одиннадцатой школы. Мы стали получать хлеб по карточкам. Большая комната и хлеб - это не шло ни в какое сравнение с землянками и отваром из щавеля. Страна стала преодолевать военную разруху, жизнь становилась все лучше и лучше. Война, страшные годы оккупации ушли в историю. Но пережитых дней никогда не забыть...