Каждый раз после общения с Гофманом у меня появлялось радостное ощущение соприкосновения с чем-то ярким и значительным. Признаюсь, я даже боялся встречаться с ним часто, опасаясь, что привыкну к Марку Либеровичу и эйфория от разговоров с ним вдруг начнет печально исчезать. Переступая порог его дома, я начисто забывал о мелочной суете. Слева, справа, на всех полках и стеллажах, прямо на полу лежали книги его бесчисленной библиотеки, и, конечно же, мы сразу начинали говорить о литературе, о поэзии. Даже мысленно я не называл Гофмана «учителем», ибо он никогда не давал понять, что в сравнении с его опытом и эрудицией я гожусь только в ученики. Нет, он всегда вел беседу таким образом, что создавалось впечатление, будто мы разговариваем на равных. Он уважал мою страстную любовь к Есенину и Высоцкому, но, на его взгляд, лучшим русским поэтом всех времен был и остается Лермонтов. Марк Либерович знал наизусть его «Думу» и «Валерик». А как он декламировал Маяковского! Недаром когда-то в юности занимался в киевской студии художественного чтения. Всю свою долгую жизнь Гофман был связан с книгами. Окончив Московский полиграфический институт, в поиске работы по специальности он поменял солнечную Украину на продуваемый ветрами Благовещенск. Здесь он позволил себе не согласиться с мнением жены Верлены Львовны, которой Благовещенск совсем не приглянулся, и она завела нешуточный разговор о скорейшем возвращении на родину. Первое достижение Марка Либеровича в 1952 году на посту редактора Амурского книжного издательства: он открыл поэта Леонида Завальнюка. Ему попались на глаза стихи старшего сержанта артиллерийской части в Среднебелой, и вскоре о Завальнюке узнали не только в Приамурье, но и в Москве, где сейчас живет этот известный поэт. Завальнюк не забывал своего первооткрывателя и, пока здоровье позволяло, постоянно приезжал погостить в Благовещенск к старому другу и строгому критику, каким являлся Марк Либерович. В жизни не написавший ни одного стихотворения или рассказа, он абсолютно точно видел промахи в произведениях других. Более сорока лет Гофман стоял во главе книгоиздательского процесса в Приамурье, и за это время в печати появились сотни книг художественной, краеведческой и другой литературы; общий тираж многих достигал миллионов экземпляров. Своей личной победой он считал издание незаконченной рукописи безвременно ушедшего из жизни амурского прозаика Григория Федосеева «Меченый», которой он сумел придать законченный вид. В последние годы жизни Марк Либерович работал вместе с сыном Юлием в редакционно-издательском отделе АмГУ. Глаза уже видели плохо, он сильно переживал по этому поводу, поскольку приходилось ограничивать себя в самом любимом занятии своей жизни - в чтении книг. Может, поэтому с повышенным интересом слушал мои песни под гитару. Однажды, когда я пришел к нему, а Марк Либерович не заметил инструмент, висевший за моей спиной, он сильно изменился в лице и грустно спросил: «Что же вы не взяли с собой гитару?» Его худые, длинные пальцы, как у музыканта, хрустнули до боли... Когда же он увидел мою шестиструнку, то буквально просиял от радости. Редкий он был слушатель. Внимал песням, не шелохнувшись. А потом высказывал свое мнение об услышанном. ...Жизнь меня давно научила, что незаменимые люди есть. Не думаю, что у меня будет новый Гофман. Ушел Марк Либерович. Но осталась память. Нехама Вайсман Светлой памяти Марка Гофмана Мара, Мара, ушел ты нечаянно, Ты упал и разбился насмерть... В голове же твоей отчаянной Целый мир воплотился навек. Ты познал всю поэзию мира, Полюбил красоту и полет, Ты создал книжный мир на полмира И привез на Дальний Восток. Одарил эту землю прекрасно, Подарив ей чудесных детей, И забыть о тебе мы не властны, Пока жить будем тоже на ней. Память Гофмана будет отныне В той Амурии вечно жива, Средь людей, и поэтов, и книжек, И в истории края - всегда.