— Лион Моисеевич, расскажите нашим читателям: где вы родились, как прошло ваше детство?

— Я родился на бывшей окраине Москвы, в Ростокино. Там и прожил двадцать лет. Жили мы в бараке, который для инженерно-технических работников построил мой отец — Моисей Аронович Поляк. Он был инженером и построил в том числе мехокомбинат и несколько павильонов на ВДНХ, которые существуют и по сей день. В бараке у каждой семьи была отдельная комната, а туалет — общий, на улице, метрах в пятидесяти.

— Какое самое яркое впечатление осталось от той жизни?

— Бомбоубежище! В пяти метрах от нашего барака находилось настоящее бомбоубежище. А рядом с ним стояли сараи, где хранились дрова. И каждую осень мужчины кололи дрова, чтобы топить зимой печки — такое у нас было отопление. Еще врезалось в память, как мама везет меня зимой на санках в детский сад. Он находился довольно далеко от дома, а никакого транспорта, конечно, не было. Эта была длинная дорога от Ростокино, с Сельскохозяйственной улицы — до Староалексеевской… Напротив, через речку Яуза находилась камвольно-отделочная фабрика Фермана, а при ней был клуб «Краб» — единственное культурное заведение, куда все бегали смотреть кино. Чтобы попасть на киносеанс, нужно было проделать ловкий трюк. Стояла огромная толпа, а нас, маленьких пацанят, подсаживали — и мы прямо по головам пробирались к кассе и брали билет. Сейчас это — клуб имени Луначарского, и он, и сама меховая фабрика существуют по сей день…

«У меня три любимых города — Москва, Кисловодск и Карловы Вары. В Кисловодске выступаю по нескольку раз в год, а тамошний парк считаю одним из самых красивых в Европе» — Лион Измайлов, писатель.

— Ваш отец ушел на войну…

— Отца не помню совсем — он ушел добровольцем и погиб в 1943 году. Я только читал его письма и знаю, что папа, оказывается, сопровождал нас в эвакуацию на теплоходе. Там есть воспоминание о том, как кипяток, которым заливали лапшу, вылился мне на голову. Отец сразу же где‑то нашел доктора, и меня спасли. Хотя лично я ничего такого не помню. А однажды нас с мамой обворовали. И так мы были почти нищие, а тут и последнее забрали. В послевоенное время нас окружали сплошные бандиты и воры, многих ребят, что были старше меня, посадили за разбой. Двор у нас был хулиганский, все нищие — постоянные драки, воровство…

— Вы тоже дрались?

— Да — а как же, иначе было нельзя — шла борьба за выживание! А еще — с утра до вечера мы гоняли в футбол. И потом, благодаря этому, до 50 лет я в него играл постоянно. Кстати, несмотря на драчливость, я был круглым отличником — учился на одни пятерки. Мама имела на меня большое влияние и поначалу заставляла учиться. Но, видно, были у меня и способности — и лингвистические, и математические, плюс хорошая память. Мальчики и девочки тогда обучались раздельно. В нашем классе было три мальчика, которые хорошо пели, и один из них — я. Выступали мы везде, где только можно — на всех праздниках и конкурсах. И был среди нас цыганенок Слатин — по сравнению с его совершенно потрясающим вокалом даже Робертино Лоретти мог отдыхать! Но этот талант безнадежно погиб: паренек ушел после шестого класса в сапожную мастерскую… Вот такие обрывочные воспоминания о детстве…

— Раз вы были отличником — почему же не пошли на золотую медаль?

— Мама хотела, чтобы у меня была профессия, и после седьмого класса отдала меня в авиамоторный техникум. Из соображений секретности он назывался техникумом сельскохозяйственного машиностроения. После его окончания я поступил в заочный институт, а оттуда попал в МАИ…

— Что значит «попал»?

— Я мечтал там учиться, но перевестись с заочного можно было только с потерей года, чего очень не хотелось. Как‑то в одной студенческой поездке я вызвался девушке поднести тяжелый чемодан. Звали девушку чудно — Изабелла, а ее мама оказалась секретарем ректора МАИ. Так что уже через две недели я там учился! Надо быть всегда вежливым, и не по корысти, а просто так!

— Тогда вы и начали писать свои рассказы, или, как сейчас говорят, скетчи?

— Начал я еще в глубоком детстве и сразу — с романа «Сельская жизнь». Очень уж хотелось о деревне рассказать, хотя я там ни разу не был! А в школе нас заставляли ходить в литературный кружок, где учительница почему‑то всегда читала нам «Евгения Онегина». Я, конечно, ужасно томился, хотел сбежать, но вопреки этому полюбил «Онегина» и читал его потом раз двадцать. Также добровольно-принудительно нас возили в музеи — театральный Бахрушинский, Третьяковскую галерею. И это тоже осталось со мной на всю жизнь. Парадокс, но настоящая литературная жизнь у меня началась именно в МАИ. Там на каждом факультете были сатирические коллективы, в одном из них я и начал выступать.

«Все время перечитываю Аркадия Аверченко и Михаила Зощенко, а из современников — Михаила Жванецкого».

— Благодаря чему вы и стали известным всей стране. А как вам жилось во времена самиздата, когда много хорошей литературы находилось под запретом — Булгаков и Зощенко, Аверченко, Тэффи, поэты Серебряного века?

— Диссидентом я действительно никогда не был и печатался в «Литературной газете». В то время она была некой отдушиной для интеллигенции, и там позволялось немножко больше. Как говорится, мы «боролись с недостатками, еще встречающимися в нашей жизни». Но, разумеется, мы обслуживали власть — тут и говорить нечего…

— Ваши знаменитые тексты исполняли Геннадий Хазанов, Ефим Шифрин, Клара Новикова, Владимир Винокур, Ян Арлазоров и другие. А кто был первым?

— В 1969 году я познакомился с Геной Хазановым — написал для него монологи учащегося кулинарного техникума и позже — монолог антисемита. Он и есть мой первый основной исполнитель, а потом «подтянулись» остальные. Кстати, первым выпуском киножурнала «Ералаш» был сюжет по моему рассказу «Классный Днепр при клёвой погоде».

— А вы себя считаете артистом разговорного жанра?

— На эстраде я всегда читал только свои произведения. Очень люблю писать — до сих пор. Пишу немножечко для Владимира Винокура и Евгения Петросяна. А не так давно сочинил монолог для Максима Галкина, и он его с успехом исполняет. Последние годы вместе с Алексеем Цапиком мы написали две новые пьесы, постановки идут в разных театрах. Спектакль «Весельчаки по‑русски» — о двух старых артистах, которых пригласили работать на ТВ, — можно видеть в театре Марка Розовского. Раньше был антрепризный вариант, где играли Борис Клюев и Евгений Киндинов. Вторая пьеса — «Одинокая насмешница» — рассказывает о Фаине Раневской и тоже идет в антрепризе. А третья — детская пьеса «Детектив на перекрестке» — идет повсюду уже лет сорок.