Фото: kinopoisk.ruФото: kinopoisk.ru

Подставить подножку сценаристам «Ярости» хочется с самого начала — любого российского зрителя, знакомого с историей, всегда возмущает эта пафосная отвага, с которой бойцы североамериканского континента традиционно идут в бой на исходе самой кровопролитной войны в человеческой истории. Другое дело, что при ближайшем рассмотрении такой подход смотрится не столько наглым, сколько забавным. Честное слово, американский солдат, в отличие, наверное, от любого другого, в кино всегда пытается найти своим подвигам, равно как и своей ненависти, какой-нибудь бессмысленный мотив — именно потому, что другого под рукой не находится. 

К сожалению, именно поэтому талантливый и при том отлично раскрученный актер Брэд Питт в «Ярости» не может ни на сантиметр приподняться над собственным персонажем из «Бесславных ублюдков» — Квентин Тарантино в своем фильме смеялся не только над нацизмом. Наигранная суровость, наигранное отсутствие жалости к врагам, пошлые афоризмы и фальшивая ненависть — мы уже видели такого Питта, и в фильме Эйра он, к сожалению, наиболее органичен, когда молчит или вытирает сопли персонажу Логана Лермана. 

Оператор «Ярости», по странному стечению обстоятельств оказавшийся парнем из России, уверял журналистов, что это чуть ли не первый фильм о Второй мировой, снятый в США, где все по-честному. Но пока знатоки истории разбираются, могло ли сорвать башню у танка «Шерман» при открытых люках, зритель, отвлеченный, тоже впадает в сомнения. Сложно не впасть в него, пока танки обмениваются разноцветными залпами в духе Гарри Поттера и Воландеморта на фоне схожего с невзоровским «Чистилищем» антуража. Кровь, кишки, ужас, романтика и волшебство — это слишком не совместимые для несчастного кинематографа крайности. 

И вот молодой стрелок, попавший в команду уже сформировавшихся убийц, деяния которых всегда оправдывает война (даже если это война в далеком, невиданном и уж точно не родном краю), переживает по поводу того, что этой самой войне присуще — вместо того, чтобы переживать за свою жизнь. Вот промежуточные персонажи между ним и героем Питта учат его хладнокровию. Вот герой актера ЛаБафа, который после съемок у главного кинонациста фон Триера затеял бы, если б смог, настоящую войну, чтобы достичь натурализма, забывает, что должен делать по сценарию. И вот, наконец, командир танка — Фауст и Мефистофель в одном лице, творит зло, желает всем мирного неба над головой и сжимает горячие виски ладонями. 

Ошеломленный зритель уже не успевает спросить, зачем один танк сопротивляется всем оставшимся силам стремительно гибнущего Рейха? И уж тем более зачем выставлять добиваемого врага, мобилизовавшего женщин, младенцев и лошадей, «все еще сильным» противником. Зритель спрашивает: «Скажите, это фильм о человечности?» — и получает в ответ сцены, благодаря которым приговоры Нюрнберга кажутся не особо справедливыми, а главных героев хочется как минимум допросить после боя. Примерно с такой же моральной высоты (сложно понять, почему авторы фильмов о войне всегда забывают о том, что их основной аудитории никого протыкать штыком не приходилось) зритель смотрит и на отношение бравого экипажа к жителям уже оккупированной территории —  мол, ну хотя бы их-то не перебили. 

При этом взятые из музея танки ревут, и грязь летит из-под их гусениц иногда вперемешку с внутренностями, камера ныряет внутрь машины боевой и вдруг взмывает над нею, и это, конечно, не Курская дуга, но все же очень зрелищно. А когда зрелищно, перестаешь понимать, зачем в сценарии все эти отвратительные перегибы, как будто без них тот же Питт и тот же Пенья совершенно не в состоянии сыграть. Вопросы возникают и к режиссеру — Эйр, как мастер производственной драмы на тему рискованных профессий, здесь как будто снимает экранизацию популярной на всех обитаемых континентах онлайн-игры. Не хватает только позолоченной брони. 

Снимает, правда, с каким-то отчаянным желанием шокировать зрителя событиями, которые, как ни старайся, уходят в небытие. Конечно, хорошо, что у кинематографистов США с середины прошлого века не так много поводов для демонстрации общемировых трагедий, однако сегодняшнего зрителя Эйр не жалеет совершенно. В результате — фильм, которому, вероятно, достанутся награды, но который ляжет на полку спорных фильмов о конкретных исторических событиях, а Питту, хочется верить, отобьет охоту играть настолько отрицательных супергероев.

Хорошим завершением рецензии стали бы фразы о белой лошади, появляющейся на поле танкового боя как символ любви, добра и предыдущей мировой войны. Тем не менее ни Эйр-режиссер, ни Эйр-сценарист, ни актеры, снявшиеся в «Ярости», похоже, не понимают, что подобное побоище — трагедия для всего земного шара и для каждого ее участника, и ничего героического, выдающегося и справедливого в том, чтобы стрелять в машущего фотокарточкой семьи пожилого солдата армии противника, нет. Как и в том, что он только что стрелял в тебя. Жаль, могло бы выйти неслабое кино.